«Рвали на куски и съедали»: солдаты устроили погром из-за пасхальных куличей в соборе Александра Невского

Историк и публицист Вячеслав Ященко обнаружил в фондах музея-заповедника «Сталинградская битва» любопытные мемуары. В декабре 1950 года музейным работникам передал свои воспоминания участник Гражданской войны, инженер-полковник запаса Исай Цалькович. Один из фрагментов был посвящен празднованию Пасхи в Царицыне в 1919 году. В то время Исай Маркович командовал маршевым батальоном, а штаб южного фронта, который располагался тогда в Козлове, направил эшелоны новобранцев на защиту Красного Царицына. Рассказываем об этом в нашем проекте «Гражданская война и бандитизм в Царицыне — Сталинграде — Волгограде».

В феврале 1919 года эшелон маршевого батальона отправили в Царицын. В вагонах тряслись перевербованные на Колчаковском фронте пленные белогвардейцы, насильно мобилизованные крестьяне и не нюхавшая пороху молодежь. Впрочем, дезертиров было мало. В уездном Борисоглебске эшелон задержал начальник эвакобазы армии. Он вручил Цальковичу приказ штаба, в котором бойцам батальона вменялось в обязанность рытье окопов. Исай Маркович собрал роту крепких бойцов и направился с ними к месту работ. Проходя по городу, бойцы наблюдали апокалипсическую картину.

— Все школьные помещения, больницы, гостиницы и постоялые дворы… церкви и большая часть частных домов забиты сыпнотифозными. И каждый день привозят эшелон за эшелоном, и девать их некуда, — писал в своих воспоминаниях ветеран. — Медицинского персонала нет, а который был, почти весь вымер от тифа, остальные валяются больные. Пополнения врачей, фельдшеров и сестер почти не прибывает.

Сотрудник эвакобазы по пути рассказал Цальковичу, что в Борисоглебск со всего фронта собирали раненых, обмороженных и большей частью тифозных больных. Город не мог вместить 10 тысяч людей, балансирующих между жизнью и смертью. Все местное гражданское население также болело или уже переболело тифом. «Вошь праздновала свою тризну».

— По главной улице и ряду поперечных мы по дороге увидели незабываемую картину, — вспоминал Цалькович. — На деревянных мостках, несущих службу тротуаров в этом утопающем весной и осенью в черноземной грязи уездном городке, лежали впритык один к другому одетые в шинели, в полушубки и ватники, кое-как закрытые, и то не все, больные бойцы. Это оказались вновь прибывшие сыпнотифозные, направленные с эвакопункта на вокзале в разные госпитали. Сестры проходили между них, определяли живой-мертвый, давая живым воду, иногда кипяток и изредка горячую пищу. Выживали те, у кого организм сам справлялся с болезнью. Таких счастливчиков переносили с улицы в помещения.

Местом работ оказалось городское кладбище. Цалькович и его бойцы выразили удивление: здесь будет линия обороны, тут копать могилы? Сотрудник эвакобазы огласил полную версию приказа Реввоенсовета армии и фронта: «в порядке чрезвычайных мер борьбы с тифом» отряду маршевой роты вменялось в обязанность копать братские могилы и хоронить в них истерзанных эпидемией граждан. Шесть дней трудились новобранцы, вгрызаясь в мерзлую землю. Они укладывали слой за слоем «ледяные глыбы» умерших в братскую могилу, пересыпая их едкой массой хлорной извести.

Выполнив приказ, эшелон, наконец, двинулся в направлении Царицына. У дверей борисоглебского госпиталя остались лежать бойцы роты «гробокопателей» с явными признаками подхваченного на работах тифа.

Конечная цель путешествия маршевого батальона была достигнута. Солдат выгрузили на центральном вокзале Царицына. Никто не встречал новобранцев красными знаменами и звуками маршей. Изможденный бесконечными осадами и продовольственной монополией город проявил безразличие к новой партии защитников.

— Продовольственное снабжение (батальона) было плохое — ¾ фунта хлеба (примерно 300 грамм) с большим количеством суррогатных примесей к муке, обед в виде жидкого супа с воблой и одной ложки каши из зерна овса, на ужин давались или полпорции такого же супа или 1–2 ложки жидко сваренной чечевицы. Чай — без сахара из морковной настойки. Гарнизон был большой, купить что-либо было негде и не на что. Солдаты и командиры всегда были голодны, — вспоминал Исай Маркович.

Точное расположение казарм запасного полка, в который влился маршевый батальон, автор мемуаров не называет, но пишет, что почти во всех окнах стекла были выбиты, кое-где оконные проемы заделывались досками. В помещениях было темно и сыро. Спали бойцы на голых нарах, укрываясь шинелями. Печи не топились — дров не было. Немного угля получали кухня и медицинский околоток.

— Среди бойцов было много из госпиталей после ранений и тифа, еще слабых, им требовалось усиленное питание, которого, понятно, не было. «В запасном полку… находились выздоровевшие после тифа бойцы, потерявшие дисциплину, плохо одетые, голодные и злые», — писал мемуарист.

Вот в таком взрывоопасном состоянии полк встретил пасхальные праздники.

Большинство бойцов запасного полка считали Пасху важным событием. В серости тыловых будней любой праздник — религиозный или пролетарский — был для оторванных от дома мужчин отдушиной. Командный состав полка с тревогой наблюдал за предпраздничной суетой подчиненных — участились самоволки, бойцы группировались по темным углам казармы и что-то горячо обсуждали. Коммунисты и командиры получили приказ штаба — не уходить из казарм, чтобы «поддерживать бодрое настроение среди бойцов, так как в казарме все скучали по дому». Развлечь солдат пыталась и агитбригада, но антирелигиозный концерт не произвел должного впечатления.

И вот наступила Пасхальная всенощная. Проходила она в Александро-Невском соборе.

— Часов около 11 ночи пришел один из наших товарищей, бывший чиновник лет 40, сказал нам, что заходил в собор, был внутри, что там много местных жителей находится на богослужении, что внутри довольно тепло и принесено много куличей и даже пасхи для освящения, — вспоминал Исай Цалькович. — Я иронически спросил, что вы товарищ не отстояли всей всенощной и не дождались Двенадцати евангелий? А он в ответ и говорит: «Там набилось столько красноармейцев, в том числе и из наших казарм, что как бы не вышло какого-нибудь происшествия, я ушел от греха подальше, так как солдатня плотно стала стеной вокруг куличей». Я был встревожен этим сообщением, и, посоветовавшись с товарищами, мы решили пройти к собору и посмотреть, что там происходит.

У входа в собор командиры услышали матерную брань и женские крики. Протиснувшись в собор, Цалькович с товарищами увидели как около 150 солдат «энергично отбирали выставленные для освящения пасхи». Кто-то прятал хлеб в карманах шинелей, а особо голодные тут же рвали пасхи на куски и запихивали их в рот. Местные жители — женщины, старики, подростки — тщетно пытались спасти свои куличи. Потасовка неотвратимо вызревала в драку.

— В отдельных группах шла потасовка. Бабы визжали, громко ругались; бойцы, в свою очередь, раздраженные сопротивлением и голодом, начали в ответ кричать: «Буржуи, церковники, контрики, беляки» — эпитеты, густо приправленные матом. Мы сразу же попытались урезонить расходившихся бойцов, остановить безобразие и вывести людей из собора, — писал Цалькович.

Конфликт разгорался, и командиры никак не могли его потушить. Попытались вызвать патруль и дежурную часть. Но неожиданно для всех помог протоиерей собора. Он в полном облачении, в сопровождении еще двух священнослужителей, с паникадилом подошел к месту происшествия и громко обратился к присутствующим: «Братья во Христе, православные воины пришли в собор помолиться Богу в день святой Пасхи. Они голодные, больные и страдающие. Христос одним хлебом накормил пять тысяч голодных, накормите и вы пасхальных хлебом голодных воинов. Я их благословляю и всех вас, милосердных христиан».

— Это было столь неожиданно и ловко, — вспоминал Исай Маркович. — Что драки и ругань сразу прекратились. Те бойцы, что успели захватить куличи, стали быстро выходить из собора, запихивая по кускам куличи в карманы и поедая их. Оставшимся жители стали отламывать куски куличей и наделять бойцов.

Священнослужители сами стали вручать куличи солдатам, «крестя их, помахивая кадилом и произнося громко молитвы». В это время прибыл дежурный взвод из запасного полка и комендант города. Часть не успевших скрыться в темноте ночи бойцов была задержана.

— На следующий день по распоряжению командующего армией наш маршевый батальон и почти все подразделения из запасного полка были досрочно погружены в эшелоны, — завершал описание царицынского инцидента Исай Цалькович. — Отправили нас на станцию Котельниково, на передовую.