«Виновата беззубость властей»: историк рассказал, как в Волгограде расстреляли митинг жен мобилизованных солдат

Пьяными бунтами новобранцев, погромами, избиениями полицейских и чиновников, а также кровавым расстрелом митинга женщин, чьих мужей призвали в армию, отметилась 108 лет назад в Волгограде и области мобилизация на Первую мировую войну. Подробности событий давно минувших дней, что происходили как в Царицыне, так и на территории нынешнего Ольховского района, нашел в архивах волгоградский историк и краевед Вячеслав Ященко.

«Довожу до вашего сведения, что в ночь на 26 июля 1914 года в Солодче призванные ратники разгромили казенку (государственная лавка для продажи монопольной казенной водки. — Прим. ред.). Накануне, около 10 вечера 25 июля, группа призываемых ополченцев из 30 человек встретила меня и сообщила, что были они на хуторе Ширяй Донской области и пили там водку», — разбитое лицо стражника Суханова выражало глубокую внутреннюю скорбь. Он обмакнул перо в чернильницу и продолжил писать рапорт начальству: «Им еще захотелось выпить, и они вновь пошли громить казенку. Я пытался их отговорить, но они избили меня и отправились к лавке. Там к ним присоединилось еще человек 20».

Именно так, с массовыми запоями, буйством, плачем женщин, избиениями полицейских и стрельбой, проходила мобилизация населения в Царицынском уезде. Начало Первой мировой войны наши предки встречали массовыми пьяными дебошами. Патриотические манифестации с молебнами и пламенными речами в поддержку братьев-славян плавно перерастали в

До четырех часов утра продолжался погром в солодченской лавке. Мобилизованные мужики и их родственники от мала до велика совершали периодические набеги на казенку. Двери и окна вскрывались с помощью ломов и дубин. В промежутках между нападениями стражник Суханов загораживал дверные и оконные проемы разбитой мебелью и собственной грудью. Но очередной набег ставил крест на его усилиях. В два часа ночи на помощь Суханову приехал александровский волостной старшина Яков Каменев. Но и его уговоры никакого влияния на толпу не возымели.

Когда забрезжил рассвет, мертвецки пьяное население Солодчи было уже не в состоянии совершать какие-либо противоправные деяния. Позже правосудие покарало только пятерых мужчин (получили по году тюрьмы) и двух малолеток (получили по полгода тюрьмы). Доказать виновность сотни остальных участников пьяного дебоша так и не удалось.

19 июля в Каменном Броде Ольховской волости пристав Зберовский провожал на призывной пункт местных запасников. Проходя мимо лавки, толпа заволновалась. Две тысячи человек (мобилизованные крестьяне и их родственники) обступили пристава с мольбами разрешить им купить восемь ведер водки. Так как мольбы сопровождались угрозами, Зберовский решил нарушить приказ начальства, понадеявшись на «русское авось». Спустя два часа в слободе Александровка его запасники уже громили казенку.

Всё началось с того, что четверо уроженцев села Успенки, будучи навеселе, стали взывать к толпе каменнобродцев: «Идем все, идем, разобьем монопольку и возьмем водки, если полиция нам не хочет водки дать, то мы сами возьмем!» Толпа ответила одобрительными возгласами. Плавно покачиваясь, вереница из 200 телег медленно направилась в сторону казенки. Возчики подвод матерно ругались по адресу полиции и подбадривали погромщиков непристойными прибаутками (позже на суде они полностью отрицали свою вину). Зберовский пытался урезонить смутьянов криками «Разойдись», но на него уже никто не обращал внимания.

В своем рапорте оплошавший пристав позже писал: «Причина тому, как и везде, — разнузданность, укоренившаяся привычка любое событие отмечать пьянством, слепая уверенность в безнаказанности и отсутствие авторитетного противодействия».

Утром 26 июля, в базарный день, в слободе Ольховка пьяная мистерия достигла кульминационной точки. На площади друг против друга стояли два непримиримых лагеря: пристав Зберовский, священник и продавец винной лавки Михайличенко — с одной стороны и толпа ратников — с другой. Страсти накалялись.

«Нас всё равно убьют на войне! Нам терять нечего! Открывай лавки! Всё равно их разобьем!» — кричали приставу Зберовскому ольховские мужики. Зберовский, в свою очередь, напомнил противникам о строгой каре: и земной (ударил себя кулаком в грудь), и божьей (указал на священника). Священник энергично размахивал газетой «Саратовский Вестник». Он пытался отвлечь внимание ратников объявлением, в котором «главноначальствующий» сообщал о материальном обеспечении правительством семей призванных. Но и это не охладило пыл бунтарей.

Тогда слово взял торговец Михайличенко. Какие доводы привел в дебатах этот авторитетный муж, науке неизвестно. Но результатом его речи стало полное умиротворение. Мобилизованные ольховцы сели в телеги и в трезвом состоянии выехали из села к месту сбора. О поступке Михайличенко губернатор Саратовской губернии через месяц сообщил управляющему акцизными сборами для возможного поощрения.

Но далеко не всегда массовые беспорядки с участием мобилизованных и членов их семей заканчивались спокойно и без последствий. В Царицыне вышедших на митинг протеста женщин попросту расстреляли.

18 июля в Царицыне, в поселке при заводе «Урал-Волга» около 300 местных жителей и запасные нижние чины под предводительством местных базарных торговцев устроили патриотическую манифестацию.

В то же самое время в центре города пять тысяч молодых новобранцев участвовали в массовом молебне. Вечером следующего дня манифестации повторились. К утру 21 июля из уездных сёл прибыли запасники. Мобилизованные мужики были навеселе.

Зато у их жен настроение было далеко от праздничного. Толпа в несколько тысяч женщин при участии мужей потребовала от властей немедленной выдачи пособий. Воинский начальник полковник Алчевский направил их в городскую думу. Когда женщины вернулись, то они стали обвинять Алчевского в присвоении 25 тысяч рублей, отпущенных думой на пособия. Сам виновник «торжества» едва успел спрятаться от рассвирепевших женщин, которые разгромили присутствие и избили несколько полицейских.

Не найдя воинского начальника, толпа направилась к винному складу. У склада женщины и запасники наткнулись на вооруженный караул. Толпа повернула обратно к казармам. На пути им повстречался фельдфебель, который был жестоко избит.

В это время Алчевский отсылал срочные телеграммы губернатору с мольбой немедленно позаботиться о семьях призывников и объявить телеграфом об обеспечении семей. Публикация о пособиях появилась на следующий день, но не была замечена обезумевшей общественностью.

Защитить себя городские власти не смогли. В Царицыне был некомплект городовых. Представители мэрии вели переговоры с губернским начальством об использовании мобилизованных астраханских казаков и частной стражи. Особый комитет Владикавказской железной дороги просил усилить железнодорожную жандармерию общей полицией на станциях Царицын и Сарепта. Зрел бунт.

Утром 22 июля женщины прибыли в воинское присутствие за пособием. Дверь в присутствие была закрыта. Сотрудники не явились на работу. Разъяренная толпа прорвалась через цепь солдат и стала забрасывать полицию и военных камнями. В присутствии были выбиты стекла и двери. Ворвавшись в здание, бунтовщики устроили полный разгром. Были избиты капитан Марцинкевич и пристав. На улице караул был сдавлен со всех сторон негодующими женщинами. Сборный пункт был разгромлен.

Вскоре подоспела рота солдат, вызванная на поддержку караулу. Солдаты сделали троекратный предупреждающий залп в воздух. Женщины в ответ кричали: «Стреляй! Расстреливай! Вы не будете стрелять!» Два последующих залпа были направлены в толпу. Погибло 20 человек, 25 было ранено. Жертвами стали и женщины, и запасники.

Многие запасные в тот день пытались мирно добиться пособия. Они обращались в земскую и городскую управы. Но везде получили отказ.

23 и 24 июля мобилизация шла мирно. Исключительное положение власти вводить в городе не стали. Порядок в городе охраняли казаки. Похороны убитых новых беспорядков не вызвали.

По факту бунта было заведено уголовное дело. Окружной прокурор сообщал позже о «народной молве»: якобы поводом к бунту, имевшему столь трагические последствия, были оскорбления, которые пристав нанес женам призывников. Впрочем, свидетелей этому найти не удалось. Более правдоподобной причиной трагедии называлась неподготовленность и «беззубость» местных властей в проведении мобилизации.

23 июля из Царицына уходил мобилизованный полк. В связи с этим казенки в Дубовке (оттуда поставлялось в город вино) были закрыты. В самом городе вся алкогольная продукция была переведена в склад и «окарауливалась» ротой солдат.

К 1 августа в уезде был завершен прием ратников, за исключением «испытуемых». Настроение призванных оценивалось как «покойное». Лишь психическое состояние полковника Алчевского вызывало крайнюю обеспокоенность его сослуживцев и родных. Он был близок к помешательству…