«Привет! Я хороню людей»: церемониймейстер из Волгограда рассказала, как смерть стала ее любимой работой

Серафима Нейман из Волгограда больше года работает церемониймейстером в северной столице. Каждый день она хоронит людей и признается, что делает свою работу с большим удовольствием. Женщина рассказала, за что любит свою профессию, чью смерть она запомнит на всю жизнь, и что самое тяжелое в работе церемониймейстером.

Напомним, мы уже рассказывали о Серафиме Нейман, которая несколько лет назад была Серафимой Сапрыкиной. Женщина весьма известна прежде всего тем, что она была вынуждена уволиться из гимназии № 168 в Санкт-Петербурге после скандала, связанного с чтением стихов Александра Введенского и Даниила Хармса на уроке литературы. До этого Серафима Казимова была судима за причинение тяжких телесных повреждений. Именно по этой причине она сменила, фамилию, имя и отчество.

До 20 лет Серафима Нейман жила в Тракторозаводском районе Волгограда и училась в местном университете на факультете философии. Однако очень быстро она поняла, что ездить на учебу каждый день с одного конца города на другой совсем не доставляет ей никакого философского удовольствия.

— Мне в Волгограде всегда было очень скучно. Я очень хотела учиться, но маршрутка попросту не ходила до ВолГУ в то время, — рассказывает Серафима Нейман. — Поэтому я каждое утро ходила в сквер в нашем районе, читала Гегеля и пила томатный сок. Это было для меня своеобразным самообразованием. Потом я поняла, что дело так не пойдет. Уехала в другой город, закончила философский факультет, а уже в Питере поступила в магистратуру. Я хотела развиваться в области культуры, но оказалось, что в этой сфере требования завышенные, а зарплаты жутко низкие. И я не могла найти себя, пока не пришла в ритуальные услуги.

Серафима Нейман рассказывает, что в детстве она очень боялась похорон, покойников и кладбищ, хотя в семье часто шутили на эту тему. Но однажды юная Серафима смогла побороть этот страх.

— Если я приходила к дому, а около подъезда стоял красный гроб, то мама не могла меня затащить мимо него к квартире. Мне было невероятно страшно, — вспоминает Серафима. — Следующие воспоминания из детства связаны со школой. Тогда очень популярны были похоронные оркестры. Помню, как мы сидели в школе, в кабинете открыты окна. Пишешь контрольную, а в голове у тебя играет мелодия похоронного марша. Идешь домой, а по земле раскиданы гвоздики или розы, и ты боишься на них наступить. Но я переборола свой страх. Мне было 14 лет, и я стала неформалкой: носила косуху и слушала рок-музыку. Я жила между двумя кладбищами, и оба были практически в пешей доступности. В туманное осеннее утро я пошла на одно из них. Заблудилась, чуть не упала в открытую могилу, испугалась, побежала, спотыкаясь о памятники и... вдруг поняла, что мне больше не страшно.

Однако Серафима признается, что если страх кладбищ она смогла перебороть в подростковое время, то покойников перестала бояться только тогда, когда стала работать в ритуальном агентстве.

Каждого умершего, которого она провожала по работе, Серафима помнит в лицо и по обстоятельствам смерти.

— Я только устроилась работать, и моим первым заказом была 19-летняя Настя. Сирота, которая добровольно ушла из жизни, — вспоминает Серафима. — Звонила ее опекун. Она хотела, чтобы Настю кремировали. Я говорю: «У Насти есть какие-то вещи? Может, пришлете нам? Ее же надо во что-то одеть». На что женщина мне отвечает: «Зачем одевать? Ее же всё равно сожгут. Давайте голой в гроб положим». Я весь вечер думала об этой Насте, открыла свой шкаф, нашла длинное зеленое платье. Позвонила ритуальному агенту, предложила переодеть. Но меня убедили так не делать. Для подобных случаев в морге всегда есть одежда.

Прежде чем написать похоронную речь, Серафима Нейман за несколько дней до похорон звонит родственникам покойных. По ее словам, она уже научилась подбирать слова и задавать вопросы так, чтобы на них ответили — даже если мать накануне потеряла сына.

— Я человек, который произносит речь на похоронах. Но прежде чем эту речь произнести, нужно погрузиться в горе семьи, — рассказывает женщина. — Я хоронила 11-летнего мальчика. За два дня до похорон звоню его маме. Она мне говорит: «У нас у всех ком в горле, но мы так хотим, чтобы про Сашу кто-нибудь что-то сказал». У Саши была генетическая болезнь, которая фактически приковала его к инвалидному креслу. А он мечтал стать летчиком и увидеть небо. Когда я произносила речь, то сказала: «Саша всё-таки смог увидеть небо». Меня спрашивают: «Ты столько горя через себя пропускаешь? Как ты это выдерживаешь». Когда люди слышат мой правдивый ответ, они бледнеют и падают в обморок.

— Я понимаю, что в этом случае умерший был дорог, значит, его любили. Это большая редкость в наше время, — говорит Серафима, — Обычно нам говорят: «Человек умер. Давайте его побыстрее похороним, и чтобы не так дорого было».

Женщина рассказывает, что в северной столице у горожан огромный интерес к теме смерти, а на тематических выставках или лекциях всегда выстраиваются огромные очереди. Хотя большинство людей суеверно остерегаются сотрудников ритуальной сферы или брезгливо называют их стервятниками.

— В Питере, если идет выставка о смерти или какая-нибудь лекция, люди давятся в коридорах. Это настолько актуальная тема у нас, она вызывает огромный интерес, — говорит Серафима. — Однажды мы с подругой, ритуальным агентом, сидели в баре и разговаривали про крематорий: «Прикинь, тело не выдали, я не знаю, что делать». И мы заметили, что весь бар замолк и все смотрят на нас. Было явно не по себе. Ведь у людей до сих пор полно предрассудков о нашей профессии, которые тянутся еще с 90-х годов. Как будто мы стервятники, которые наживаются на смерти людей. Но обычно люди остерегаются нас. Особенно мужчины боятся женщин, которые работают в ритуальных агентствах. Признаются: «А вдруг она дотронется до меня, и я умру?»