«Мы сами не знаем, чего он взворвался»: в Волгограде разбираются в деле о доме на Университетском

В прошлый раз ради мимолетной встречи в суд приехала супруга Юраслава Бабаяна Гаянэ. Женщина уверена, что ее муж не мог отнестись к ремонту халатно.

— Понимаете, Юраслав — «бумажный» человек, — объясняла корреспонденту V1.RU жена обвиняемого мужчины. — Он без бумажки ничего не делал никогда. Он сам юрист, поэтому если бы он знал, что отец собирается сделать, он бы пошел в водоканал и получил бы все бумаги. Он знает законы, он знает правила и следует им. А сейчас он уже два года не видел свою семью, не знает дочь. Это самое сложное — быть вдалеке друг от друга. За два года муж поменял уже 35 камер СИЗО.

На предыдущих заседаниях мастера аварийно-диспетчерской службы почти цитировали друг друга в рассказах о своей работе за несколько секунд до взрыва.

— Подъехали ребята на самосвале. Мы оцепили территорию. Люди возмущались, что мы тут закрыли. Объясняли людям, что и почему делаем здесь. Беспалов вернулся вместе со слесарями. Они доложили, что все прошли заново. Проверили вентиляционные решетки и другие помещения. Затем Беспалов принял у бригады АДС место производства работ, и бригада уехала. По времени точно не могу сказать, но, скорее всего, в половине первого. Затем Беспалов взял газоанализатор наш, мы начали звонить в водоканал и электросети, чтобы оцепить место. Нам сказали, что представитель электросетей приедет после обеда. Я все же созвонился с представителем водоканала и объяснил ситуацию, что нам нужен человек, который покажет, где находится водопровод. Беспалов снял пробу с грунта, и люди начали копать. Полштыка лопаты откопали. Остановили их. Потом мы отошли к дому, и произошел взрыв.

Судья объявляет заседание открытым — сегодня в зале появились два новых свидетеля — Зайченко и Голодов.

— Я жил вместе с мамой, — рассказывает мужчина, живший во втором подъезде в доме на Университетском, 60. — В день взрыва меня не было дома. И мама тоже ушла.

— А где она была? — уточняет прокурор.

— Она платила за газ.

По залу проносится легкий смешок.

— Ирония, — восклицает кто-то из потерпевших.

— Я был в гостях, в соседнем доме, когда произошел взрыв. Когда все случилось, я вышел на балкон и увидел клубы дыма. Я тут же выбежал от соседа и помчался домой. Дверь была повреждена. Я зашёл в квартиру, увидел, что мамы дома нет. Стекла были выбиты, дом был сильно поврежден.

Свою маму волгоградец нашел в толпе. В первую очередь соседи рассказали шокированному мужчине о том, что до взрыва в доме сильно пахло газом.

— Скажите, а в квартиру из подъезда тянуло? — уточняет адвокат Лексункина.

— Конечно, тянуло. Табаком. В квартиру. А не наоборот.

Прокурор начинает допрашивать еще одного свидетеля — Елену Князеву, для которой поход в магазин закончился в больнице.

— Я пошла в магазин в начале первого. Как только я подошла к Панфиловской, учуяла запах газа. Я увидела огромную яму, в ней кто-то сидел. И техника стояла. Я ещё подумала, почему не перекрыли дорогу. Ведь запах сильный был — мог пройти курящий человек, или искра какая-то могла быть. Я возвращалась уже домой, как раз проходила мимо размытой ямы, и в этот момент что-то сильно хлопнуло. Мне стало больно в ухе. Я почувствовала, что из уха течет кровь. Потом пошла взрывная волна, и мне что-то тяжёлое ударило в голову. Какой-то мужчина помог мне встать. Прохожие вызвали мою дочь, а уже она меня отвезла в травму. Потому что я видела, что такой взрыв страшный, и, возможно, кто-то пострадал намного сильнее меня.

После осмотра волгоградке поставили диагноз — «закрытая черепно-мозговая травма».

— Лёгкий вред здоровью. Но в больнице у меня вытащили из уха стекло. И установили, что я получила закрытую черепно-мозговую травму.

— Где была яма? — спрашивают прокурор и адвокат.

— На проезжей части. Асфальт был снят. В тот момент, когда я проходила, экскаватор не работал. Но асфальт был снят. Ограждений никаких там не было. Я точно это помню, потому что обратила на это внимание. Там была ещё одна машина газовой службы.

— А подсудимых знаете?

— Нет, — откровенно отвечает пострадавшая волгоградка. — Ни одного не знаю. Но никто из них на того мужчину, что меня поднимал, не похож.

— Я вас поднял, — отзывается Лексункин.

— Ой. Может быть. Просто такое состояние было, что я теперь плохо все помню. Спасибо вам, — тут же отзывается потерпевшая.

По ходу женщина вспоминает важные детали, которыми интересуется адвокат Владимира Лексункина.

— Скажите, а вы говорили, что в яме кто-то стоял. Насколько его видно было? — уточняет защитник.

— По грудь он стоял. Яма глубокая была, — рассказывает Елена Князева.

По словам еще одного свидетеля Александра Зайченко, который не жил на Университетском, 60, страшный взрыв был слышан аж на заводе «Нефтемаша».

— В этом доме жила моя мама — Татьяна, — рассказывает мужчина. — Квартира на первом этаже в третьем подъезде принадлежала мне, маме и бабушке. Когда взрыв произошел, я был на работе — аж на заводе «Нефтемаша» он был слышен. Мама в это время ушла на работу. Спустя 10–15 минут мне уже позвонили знакомые, а я тут же набрал номер мамы. Потом выехал к дому с завода: мамы все же дома не было. Мы все вместе приехали к месту уже намного позже — когда все было огорожено.

Взрыв прогремел именно в квартире 24, в которой и жила Татьяна Зайченко.

— Скажите, а газ в вашей квартире был? — интересуется адвокат Лексункина.

— Нет. У нас газ был отключен за долги. За полгода или за год до взрыва. Мы готовили пищу на электрической плитке, — парирует сын волгоградки, жившей в злополучном доме.

— Как газ мог попасть в вашу квартиру?

— Я не знаю. Может, только через форточки. У нас в доме было две двери, железная и деревянная. Но деревянная была всегда открыта. А щель замочная была достаточно большая, реечный замок был.

— Никто из ваших родственников не говорил: может, что-то делали незадолго до взрыва?

— Да нет. Ни баллонов газовых, ни газа не было у нас в квартире. В комнатах дома у нас тепло было, но в зале холодно почти всегда. Не знаю почему так.

Сегодня на судебное заседание пришел водитель бригады аварийно-диспетчерской службы Николай Попов. Крупный мужчина встаёт за стойкой для свидетелей и внимательно слушает вопросы прокурора.

— С 2006 года работаю в составе бригады АДС водителем. Я ездил на «Соболе» белого цвета с полосками синего и красного цветов. В тот день я пришел с утра, прошел медосмотры, принял машину и доложил мастеру. Обычно водитель и два слесаря выезжают на место аварии. В мои обязанности входит выезд в течение пяти минут после вызова и приезд в районе часа. Затем выставление ограждений знаков и сигнальной ленты.

Прокурора интересует даже то, как выглядят знаки, которые ограждают дорогу от людей и машин.

— Ну, большие такие, на них написано «Огнеопасно, газ», — спокойно отвечает мужчина.

— Хорошо. Давайте вернёмся к событиям мая 17 года, — переводит тему прокурор.

— Пришел тогда мастер Басамыгин и сказал, что прорыв трубы среднего давления произошел.

— Хорошо, вам сообщил Басамыгин, что нужно выезжать на аварию. Затем вы собрались бригадой и...

— Ваша честь, я прошу сделать замечание прокурору. Мы допрашиваем свидетеля, а не его слушаем, — вмешивается один из адвокатов.

— Не мешайте мне допрашивать моего свидетеля. Это свидетель обвинения, — настаивает прокурор.

Гособвинитель вновь пытается отследить весь путь водителя. Адвокат стоит на своем и повторяет просьбу. Прокурор вынужденно меняет тактику и действительно начинает задавать вопросы.

— Сколько вы добирались до места аварии?

— Где-то минут через 29. Сначала мы подъехали к шаровому крану, высадили ребят и поехали дальше. Там я увидел, что место аварии уже было огорожено. Лента была натянута, и конусы стояли, — вспоминает свидетель.

— Хорошо, вы решили, что раз там огорожено, то ничего делать не нужно? — уточняет прокурор.

— Там не надо ни думать, ни решать. Я просто выставил знак на дорогу. В зелёную зону.

— Вы, когда подошли к ограждению, что увидели?

— Земля была вспучена. Газ шел.

На следующие вопросы прокурора Николай Попов отвечает путано. Мужчина напрягает память, чтобы вспомнить события, со времен которых прошло уже почти два года.

— Я выставил знак. Потом ушел в машину. Там ведь рация. От места порыва машина была где-то на расстоянии 15 метров. И оттуда я наблюдал за тем, чтобы в зелёной зоне никого не было. Черных зашёл в будку между домами — ГРП. Затем за ним прошел Махин. Басамыгин был на другом краю дома.

Допрос свидетеля, который откровенно юлит, прокурору дается непросто.

— Я видел, как они вышли из парикмахерской. Потом я отвернулся и смотрел в другую сторону. Пришел мастер и сказал мне открыть колодец. Я пошел открывать туда колодец. От двери подвала мы отвязали ленту сигнальную. Потом там пришел вот этот вот, — Попов показывает на клетку.

— Лексункин? — уточняет судья.

— Да нет. Второй вот этот.

Напомним, самого Юраслава Бабаяна у дома не было во время взрыва. Зал смеётся.

— Вы путаете свидетеля. Вот он сидит.

— А точно. Ну может быть. Они все на одно лицо. Короче, лицо кавказской национальности там было.

— Вы слышали, что докладывали слесари Басамыгину? — продолжает прокурор.

— Нет. Они были далеко, и ветер был сильный. Не видел я. Потом вот этот пришел (показывает на Лексункина). Ему дали бумаги какие-то, он сам подошёл, сам сказал, что это он трубу порвал. И всё.

— Когда подъехали, чувствовали запах газа?

— Когда бригаду высадил. Потом не пахло уже. Ветер сильный был.

— А день-то безветренный был, — тихонько возражают потерпевшие.

Шепча себе под нос, многие отмечают, как нахально ведёт себя водитель бригады. Путает прокурора, в шутливом тоне даёт показания.

— Как вы действовали дальше? — спрашивает прокурор.

— Как понять? — восклицает водитель.

— Ну как понять? Выяснили, что случилось? Аварию установили?

— Ну как выяснили? Мы приехали, место вспучено уже было, — отвечает свидетель. — Дальше приехали ремонтники. С нашими же слесарями уже потом пошел Беспалов по указанию Басамыгина. А потом приехал экскаватор, но он стоял заглушенный.

— Вы видели, чтобы жители обращались к вам или сотрудникам? — спрашивает прокурор.

— Нет. Ко мне никто не обращался. А к другим... я не видел, — улыбаясь и прихмыкивая, говорит водитель.

Мастер и слесари в своих показаниях говорили, что свидетель точно все слышал и может все подтвердить. Но сейчас свидетель почти на все отвечает: — Не видел ничего.

Прокурор заканчивает свой допрос и просит зачитать предыдущие показания свидетеля — по словам гособвинителя, в его словах есть серьезные расхождения.