Дружил с авторитетами и крышевал бизнес: замначальника угрозыска приговорили к расстрелу без допроса

Как заместитель начальника уголовного розыска Царицына крышевал налётчиков, бандитов и спекулянтов, а после оказался с ними в одной камере. Как он был приговорен к расстрелу без единого допроса и «сидел» вместе с тем, кто ему вынес этот приговор? Историей о том, как работали предшественники современных «оборотней в погонах» в уголовном розыске Царицына — Сталинграда — Волгограда V1.RU продолжает цикл публикаций о последних отголосках в нашем регионе большой Гражданской войны, что найдены в архивах волгоградским историком-краеведом Вячеславом Ященко.

13 ноября 1920 года в подвальную камеру царицынской тюрьмы, что до сих пор стоит за бетонными заборами на улице Голубинской, завели растерянного мужчину. Бывший заместитель начальника уголовного розыска Царицына 34-летний Семен Бондаренко мрачно осмотрел переполненную собственными «крестниками» камеру, сел на край нар, закрыл лицо ладонями и погрузился в мысли. Времени на размышления у него было теперь предостаточно.

Из котельщиков в фейерверкеры и большевики

Родился Семен 9 апреля 1886 года в большой крестьянской семье, в богатой слободе Романовке Балашовского уезда Саратовской губернии. Там, в ремесленном училище, он выучился на котельщика. В 1906 году удачно женился на Евдокии — дочери местного кулака Андрея Нехаева. Через два года Семен был призван в армию. Служил в третьей конногвардейской батарее и через три года уволился в запас в чине фейерверкера. После армии устроился в родной слободе писарем в полицейский участок, но, проработав несколько месяцев, завербовался на Дальний Восток и уехал строить железнодорожный мост под Хабаровском.

Года через два «за неблагонадежность» власти отправили Бондаренко на остров Русский, где он работал котельщиком. Там его и застала Первая мировая война. Фейерверкер Семен Бондаренко был мобилизован в армию. Служил артиллеристом на Юго-Западном фронте. В июне 1917 года правительство Керенского направило его в Одессу в Главные мастерские Юго-Восточной железной дороги. Здесь мастер-котельщик Бондаренко вступил в партию большевиков и стал одним из организаторов дружин Красной гвардии. Во главе красногвардейского отряда он подавлял в Одессе восстание гайдамаков и ликвидировал прорыв румынских войск у Бендер.

В марте 1918 года Семен вернулся домой и занялся хлебопашеством. Односельчане выбрали его членом волостного совета и больше года Семен Бондаренко отвечал за хозяйственную и культурно-просветительскую работу.

В мае 1919 года рано утром в Романовку ворвались дезертирские отряды Бело-зеленой армии. Семен Бондаренко и председатель местного комитета бедноты Илья Балабанов были арестованы и отправлены под конвоем в штаб повстанцев в соседнее село Большой Карай. Ожидаемый расстрел предотвратили односельчане, потребовавшие освободить своих представителей местной власти. Балабанов вскоре бежал на север к красным, а Бондаренко так и остался в слободе исполнять обязанности председателя волсовета.

Вскоре в Романовку вошли белые части под командованием генерала Григория Ситникова — того самого уроженца станицы Филоновской, чьи племянники уже через пять лет будут жестоко убивать друг друга гирей. Чтобы избежать мобилизации в его армию, Бондаренко решил податься «в глубокий тыл белых» и в августе 1919 года оказался в Царицыне. Здесь он продолжал скрываться от мобилизации, прятался по квартирам почтовых служащих и зарабатывал на жизнь мелкой торговлей.

В первых числах 1920 года в Царицын вошли части Красной армии. Это пошло на пользу Бондаренко, и уже 12 января он был принят на должность помощника начальника городского уголовного розыска. 10 месяцев службы и борьбы с преступностью, 10 месяцев роскошной жизни в фешенебельной части города на служебной квартире на улице Орловской в окружении подобострастия и страха обывателей — все это рухнуло в одночасье.

Из гражданина начальника в арестанты

13 ноября в квартиру Бондаренко постучались чекисты. После обыска его безо всякого допроса и обвинений отправили прямиком в царицынскую тюрьму, где поместили в камеру к уголовникам. На допрос его так никто и не вызывал, но все же Семен смог узнать, что обвиняется не только в должностных преступлениях, но и в устойчивых связях с бандитами.

5 декабря, выпросив бумагу и чернила, он написал свое первое послание в губернский комитет партии. В нём Бондарнко напоминал о своей успешной борьбе «с преступным миром Царицына», что большая часть обвиняемых была им «отправлена за ихнее неисправимое бурное поведение в область вечного усыпления», а вот другая часть — сейчас сидит с ним в одной тюрьме и «при первой встрече дают понять, что они про меня думают».

Впрочем, уже в первом письме Бондаренко нехотя признавал, что поддерживал с местной преступностью не только служебные отношения.

— Для пользы службы приходится иметь связь с лицами, дабы таковых использовать и дать материал для следствия, — писал Семен Бондаренко. — Но никакой наживы для себя от этого у меня не было. Товарищи, тот никогда не ошибается, кто ничего не делает. Товарищи члены Президиума, клянусь честью свободного гражданина Республики, что если я преступник и сделал преступления, я постараюсь эти ошибки исправить. Пусть Красная лучезарная Звезда карает меня за мои ошибки!

В конце письма милиционер вновь упрашивал отделить его от уголовников. Сейчас уже неизвестно: либо камер «б/с» в царицынской тюрьме в 20-х годах еще не предусматривалось, либо Бондаренко стал жертвой разработки со стороны оперчасти ГУ ФСИН того времени.

— Прошу изолировать меня от преступного мира уголовного характера, ибо этим можно испортить настроение других товарищей, занимавших посты по уголовному делу, — взывал бывший милиционер. — Я обвинял бандитов, убивших милиционера Ландина и ограбивших Дубрайправком, а теперь приходится сидеть с ними в одной камере.

Заочно приговорён к расстрелу

В один из жарких июньских дней дверь камеры отворилась, и в помещение завели очередного арестанта — сутулого человека в помятой гимнастерке. Вновь прибывшим оказался сам Николай Николаевич Зиновьев — единственный председатель царицынского губЧК, ни одной фотографии которого не сохранилось. Причина его появления в тюремной камере оказалась проста: «силовик» сильно поссорился с региональным партийным руководством. Но, в отличие от своих волгоградских последователей, команд поджечь их дома либо не отдавал, либо не успел.

Семен Бондаренко узнал от свежеарестованного Зиновьева поразительную вещь. Оказывается, еще 11 мая, после пятнадцатиминутного обсуждения с членами коллегии Царьгубчека, Николай Зиновьев собственноручно подписал ему расстрельный приговор. И исполнения приговора не произошло лишь по совершенной случайности — из-за обычной волокиты, царившей в те дни в Царицынском чека.

Бондаренко был шокирован. Находясь в СИЗО ,он ничего не знал не только о ходе следствия по своему делу, но и о его катастрофическом завершении. В губисполком, губком партии, в ВЧК полетели новые жалобы. Семен Бондаренко писал, что за девять месяцев заключения его ни разу не вызывали на допросы, ответов из губчека на многочисленные жалобы нет, на отобранные во время обыска вещи он не получил ни единой квитанции, его требования о проведении очных ставок со свидетелями также не были услышаны. И самое главное, что только от высокопоставленного сокамерника он узнал, что месяц назад заочно был приговорен к высшей мере социальной защиты.

— Удивляет то, что я судим без допроса, без защиты, судим как беспартийный. Из чека говорят, что я был допрошен несколько раз. Это ложь… Суд должен быть справедливым, судить меня должны как члена партии с 1917 года, — взывал к социалистической законности бывший помначальника угрозыска.

Разбирая дело Зиновьева, московские чекисты обратили внимание и на жалобу Бондаренко. В папке уголовного дела вдруг обнаружился его потерянный партбилет. Расстрел отменили. 4 октября в Царицын был отправлен приказ из ВЧК — обвиняемого доставить в Москву для допроса, «так как он ни разу не был допрошен, все предъявленные обвинения на месте не были расследованы исчерпывающе, почему судить о его преступлениях не представляется возможным». Но так как инкриминируемые Бондаренко преступления носили «характер государственной важности», следователь президиума ГПУ Ерохин предложил дело вернуть на повторное «срочное расследование» в Царицынский отдел ГПУ, а потом уже отдать чекистам вместе с обвиняемым.

Близко дружил с криминальными авторитетами

Царицынские чекисты бросились допрашивать свидетелей. Картина служебных преступлений бывшего высокопоставленного сотрудника угрозыска стала наполняться зловещими красками. Впрочем, тесные связи сотрудников правоохранительных органов с авторитетными бизнесменами и бандитами были тогда далеко не единичны. Например, год спустя, группа налётчиков на дом торговавшего самогоном муллы, вообще одолжила у оперов городского угрозыска оружие и форму.

35-летний сотрудник первого разряда угрозыска Кузьма Филатов на допросе сообщил, что Бондаренко был тесно связан с начальником УгРо Захаром Семеновым, и «между ними таились какие-то темные личности из непролетарского сословия, например известный в городе спекулянт Шляпин, часовых дел мастер Дубровченко и авторитетные в городе лица с богатым уголовным прошлым — воры Каленый и Даманов». После того, как Семенов уволился и уехал из Царицына, Бондаренко стал временно исполнять его обязанности, а товарищи-спекулянты чаще наведывались к нему в кабинет и «запирались надолго».

— Был случай. В кабинете Бондаренко находились отобранные у уголовников вещдоки и паспорта, — сдавал своего начальника оперативник Филатов. — Когда потух свет, я заметил исчезновение из кабинета пальто. Одно пальто черное с бархатным воротником оказалось потом на Шляпине уже с переделанным воротником на каракуле… Видел, как Шляпин привез в кабинет Бондаренко велосипед.

Вспоминал Филатов и «бытовую роскошь», в которой проживал Бондаренко, и особенно частое употребление им мёда, поставляемого неким татарином.

— Безусловно, всех воров Бондаренко поощрял. Воров сотрудники арестовывали, а Бондаренко через два-три дня их освобождал, даже не ставя в известность сотрудников угрозыска. Много воров освобождал на поруки… — заявлял Филатов. — У известного вора Потапова Захара отобрали агенты золотые часы с цепью, и жена Потапова неоднократно приходила забрать их, но Бондаренко не отдавал. Вообще скажу, что Семенов и Бондаренко — темные личности, и я могу допустить их темную цель по дружбе с Шляпиным и Дубровченко.

Двадцатичетырехлетний фотограф угрозыска Федор Рюмин также на допросе рассказал о подозрительной тесной связи начальника угрозыска Семенова с Бондаренко и их регулярном пьянстве. Самогонку начальству поставляли подчиненные оперативники, отбирая без составления протоколов у варивших ее граждан. Не гнушались стражи порядка и присвоением вещей и ценностей.

— Исчезло со склада вещдоков каракулевое пальто дамское на серой шелковой подкладке, каракулевые шкурки, ружье пятизарядное системы «Браунинг», 12 патронов к нему. Ружье Бондаренко продал домовладельцу Самохвалову за 150 тысяч рублей, — вспоминал фотограф Рюмин. — Семенов продавал отобранные лампы и дрова через своего сотрудника… Ковры, граммофон и кожаную тужурку Бондаренко продал через спекулянтов за 25 тысяч рублей.

Рюмин в своих показаниях отметил, что его бывший помначугрозыска очень «недолюбливал потерпевших». С преступниками же он был милостив, многих освобождал самолично, не заводил на них уголовные дела, часто выгонял их на свободу «как маловажных». Был даже случай, когда Семен Сергеевич отпустил преступника, подозревавшегося в убийстве.

Сотрудник милиции двадцатитрехлетний Михаил Водолагин рассказал следователю, что как-то поймал «шпану-скокаря» Ваньку Редькина.

— Тот сказал мне: «Я знаю Бондаренко, так как сидел в угрозыске за кражу». Бондаренко сказал ему, что он шпану не бьет, так как сам в 15 лет был шпаной, — говорил милиционер.

Чекисты допросили спекулянтов и уголовников, которых подозревали в связях с Бондаренко, и все они признали порочную связь с «оборотнями в погонах». Часовых дел мастер Иван Дубровченко признал, что его кум — начальник угрозыска Захар Семенов — как-то вызвал в кабинет и потребовал продать половой ковер неизвестному армянину за 25 тысяч рублей. А Бондаренко силой заставил поменяться портсигарами: отдал ему свой стальной, а забрал взамен серебряный.

Свою историю взаимодействия с милицией рассказала на следствии и пятидесятилетняя домохозяйка София Эрлихман. Во время прихода белых она передала на хранение вещи знакомому — Соломону Гоберману, пользовавшемуся некоторым авторитетом у врангелевцев. Вскоре тот сообщил ей, что в его доме стоял казачий караул, который все её вещи украл. Женщина не поверила соплеменнику и после того, как город заняли красные, написала заявление в угрозыск. Бондаренко прибыл к Гоберману с обыском и нашел часть похищенных у Эрлихман вещей, а Гобермана поместили в тюрьму. Его многочисленные родственники на клановом совете решили собрать 10 тысяч рублей, за которые Бондаренко согласился отпустить Соломона на свободу. Деньги были переданы, и Гоберман вернулся в семью целым и невредимым.

— Гоберман высказал при людях, что отдал Бондаренко 10 тысяч рублей за свое освобождение, — категорически заявила София Эрлихман.

Интересные показания дал и осужденный на 15 лет лагерей за фабрикацию документов продтранспорта двадцатилетний бывший боец первого конного полка 28-й стрелковой дивизии Николай Климов. Три дня он провел в камере угрозыска и наблюдал, как перед Пасхой в камеру заходили начальник Семенов и его помощник Бондаренко, читая нравоучения уголовникам. По словам Климова, в камере в тот день было 18 человек.

— Все хвалили Бондаренко, а некоторые говорили, что он свой человек. На Пасху Бондаренко освободил 8–9 человек ширмачей, маленьких воришек и карманников… Он часто прощает за малые дела. У карманников украденные деньги забирает, а их выгоняет, — вспоминал свое сидение в камере бывший конник. — Уголовник по кличке Цыган рассказывал в камере, что один карманник занял в камере у всех пять тысяч рублей и за освобождение всех карманников отдал их Бондаренко.

Был заговорщиком у зеленых банд

Но показания о взятках и должностных преступлениях мало заботили чекистов. Их интересовали подробности его биографии 1919 года, когда Бондаренко был членом волостного совета слободы Романовка. Именно донос из этого села заставил царицынских чекистов завести на него уголовное дело. Бдительный гражданин, член исполкома слободы Василий Ткаченко доносил, что после подавления восстания бело-зеленых летом 1919 года он был членом ревкома с правом применения высшей меры наказания и имел обширный список заговорщиков, по которому они проводили аресты.

— Но самый главный главарь в списке бежал, — гражданин слободы Романовка, — бывший урядник и впоследствии служащий волисполкома Бондаренко Семен, — заявил Василий Ткаченко. — Теперь я узнал, что Бондаренко пристроился в Царицыне на ответственную должность… Таким элементам нет места в Советской власти.

Следователь сделал запрос в комячейку слободы Романовки и получил ответ с пометкой «совершенно секретно»:

— Бондаренко был товарищем председателя Романовского волисполкома. При бело-зеленых Бондаренко с оружием в руках выступил против советской власти, был заговорщиком у зеленых банд и был у них избран комендантом слободы, ходил в разведку и взрывал железнодорожный мост. Ушел с зелеными и угнал с собой несколько племенных лошадей, которых где-то продал.

Двадцатипятилетний комсомолец из Романовки Василий Полунин подтвердил факт вооруженного участия Бондаренко «в зеленых дезертирских бандах».

— Он проводил митинги… Был как будто бы начальником отряда бело-зеленых, — заявил молодой человек.

Член Романовского комитета бедноты тридцатичетырехлетний Илья Балабанов рассказал на допросе, что Бондаренко действительно при царе служил два месяца в жандармерии, «но был уволен за пьянку». Во время захвата зелеными их села в 1919 году,Бондаренко остался с бело-зелеными в Романовке на должности старшины. Когда началось наступление Красной армии, повстанцы предложили ему ехать с ними в тыл белых — в Царицын.

Пока велись допросы свидетелей, Семена Бондаренко препроводили в Москву — в Бутырскую тюрьму. Тут его впервые допросил следователь чека. Семен сознался в своих должностных преступлениях, но подрасстрельное обвинение в контрреволюции отрицал как мог. Рассказывал, что оставался в Романовке только ради того, чтобы наладить хоть какой-то гражданский порядок в родном селе. Во время наступления Красной армии не бежал из слободы, а пытался в условиях боевых действий спасти племенных лошадей из конезавода. На это ему, кстати, дал разрешение командовавший фронтом белых генерал Ситников. С лошадьми и беженцами он прибыл на хутор Миронова, оставил здесь лошадей и «бежал в глубокий тыл белых — в Царицын». А вот почему он бежал к белым, а не к красным, Семен Бондаренко ответа так и не дал.

То, что Бондаренко вступил в Царицыне при белых в подполье, подтвердили позже работники народной связи завода «Баррикады». Они сообщили чекистам, что Бондаренко скрывался с ними от врангелевцев при Советском поселке. Подробную историю бывшего Английского посёлка, или посёлка Виккерса, ставшего при советской власти Советским, можно прочитать в нашем материале на V1.RU. Бондаренко также рассказал московскому чекисту, что в Царицыне устроился в угрозыск, но свою семью — жену, троих малолетних детей и престарелую мать — из Романовки забирать не стал. Жил на служебной квартире на улице Орловской со своей любовницей тридцатидвухлетней Раисой Морозовой. Связь с уголовниками во время своей службы в угрозыске он поддерживал, но делал это «сугубо для пользы дела расследования преступлений».

Может, ограблен и убит на хуторах

Производство уголовного дела Бондаренко приближалось к своему логическому концу. 29 июня 1922 года начальник пятого отделения СОЧ Царьгуботдела ГПУ Додулин вызвал к себе прибывшего этапом из Москвы Бондаренко и вручил ему постановление об изменении меры пресечения на подписку о невыезде из Царицына с обязательством регистрации через канцелярию каждые три дня. Семен Сергеевич с вещами вышел на залитую солнцем улицу и ошарашенный от счастья весь день гулял по городу.

Полгода Семен Бондаренко не мог устроиться на работу. Он отпрашивался у чекистов и выезжал на ближайшие к Царицыну станции и хутора, где обменивал свою поношенную одежду и старую мануфактуру на продукты. Тем они с Раисой Морозовой жили. Но однажды в конце января 1923 года в ГПУ явилась гражданка Морозова и заявила, что во время очередного коммерческого турне ее любовник исчез.

— 2 января уехал в сторону станции Иловля для продажи вещей. Взял с собой серого материалу, зеленого сатину, три блузки поношенных, две шерстяные юбки, уехал на три дня и пропал… — жаловалась любовница. — Уже месяц прошел, а его нету. Он, может, убит и ограблен на хуторах. Прошу разыскать. Приметы: высокого роста, широкоплечий, волос черный, глаза черные, одет в кожаный френч, шапка каракулевая, брюки зеленые, обшитые черным сукном.

Бондаренко был объявлен в розыск, но найти его по горячим следам не удалось. О судьбе пропавшего помощника начальника царицынского угрозыска Семена Бондаренко стало известно только спустя пять лет. 26 марта 1928 года из Сырь-Дарьинского ОГПУ сталинградские коллеги получили телеграмму, что Бондаренко арестован и препровожден в тюрьму Сырь-Дарьинского ОГПУ. Оказывается, беглец проживал в Средней Азии, в селе Ново-Вознесенском Бурно-Октябрьской волости. Через Чимкентский домзак Бондаренко был этапирован в Сталинград.

14 июня 1928 года председатель Сталинградского губернского суда Архаров на распорядительном заседании принял окончательное решение по этому делу. Он учел доводы прокурора, а также пролетарское происхождение Семена Бондаренко и постановил — следствие далее вести нецелесообразно, дело прекратить, а Бондаренко из-под стажи немедленно освободить. Восьмилетняя черная полоса кошмаров для бывшего помощника начальника городского угрозыска закончилась. Начался новый этап в его жизни, информации о котором в фондах Государственного архива Волгоградской области нет.