На прошлой неделе Владимир Путин вручал в Кремле награды лауреатам госпремий и Героям труда. Вручая почетный знак трактористу одного из хозяйств Ростовской области, президент поинтересовался его зарплатой. Тракторист ответил: 24 тысячи рублей. «Маловато будет, честно говоря» — заметил глава государства. Награжденный — видимо, чтобы не омрачать торжество — начал объяснять, мол, в сезон можно заработать и семьдесят. И ему хватает. «Вам хватает, но это ниже среднего по стране. Но об этом руководители отрасли должны думать», — заявил президент.
Однако эту отрасль экономики нельзя назвать убыточной. Судя по отчету Минсельхоза, кризисный 2020 год стал для российского агроэкспорта успешным. Аграрии продали за границу 79 млн тонн продукции и заработали 30,7 млрд долларов — на 5 млрд долларов больше, чем в 2019 году. Получается, на продаже продуктов мы получили больше прибыли, чем на продаже оружия. Экономисты и руководители агрохолдингов дают хорошие прогнозы для отрасли и даже предрекают: благодаря развитию продуктового экспорта страна слезет с нефтегазовой иглы. Пшеница станет нашей второй нефтью.
Мы поговорили с уральским фермером, руководителем хозяйства в Камышловском районе, о том, почему, несмотря на успехи в агроэкспорте, на селе остаются такие низкие зарплаты, а цены на продукты растут.
Василий Мельниченко — фермер, общественный деятель, директор сельскохозяйственного предприятия «Галкинское» в Свердловской области. Стал известным после своего выступления на московском экономическом форуме в 2013 году, где он экспрессивно раскритиковал сельскохозяйственную политику государства. Самые яркие фразы того выступления стали крылатыми: «Уровень бреда превысил уровень жизни», «Нам говорили: долго запрягаем свою тройку. Так, может, не тех лошадей запрягаем?». Ролик с его выступлением набрал больше миллиона просмотров на YouTube. Два года назад Василий Мельниченко возглавил группу «Развитие сельских территорий» партийного проекта «Единой России». Успешнее всего фермер работал в 90-е: хозяйство, которое он возглавлял, процветало, жители получали хорошую зарплату.
— Василий Александрович, а вы видели кремлевское награждение, где награжденный Герой труда рассказал президенту о своей зарплате?
— Конечно. Я сейчас в командировке, знакомлюсь с Калужской областью. Так тут средняя зарплата аграриев — 15–17 тысяч. В сезон получают 20–25 тысяч. В разных регионах ведь разные ситуации, разные зарплаты. Зависит от урожайности. Если Краснодарский край может производить больше, то нечерноземные регионы — нет, с чего им платить? Вот, с одной стороны, радостно, что обратили внимание на жителя села, дали звезду Героя Труда. С другой — эти 24 тысячи, про которые он сказал, — это для комбайнера стыд и позор. Позор, что мы, аграрии, не можем зарабатывать достойные деньги за такую серьезную работу.
«Хотя к нам, сельским жителям, всегда было отношение со стороны государства как к лишним людям»
— Комбайнер все-таки пояснил, что в сезон можно заработать под 70 тысяч.
— Это правда. Но что такое сезон урожая? Это месяц-полтора работы (в Ростовской области, по словам начальника предприятия, где работает тот самый награжденный тракторист, сезон длится пять-шесть месяцев. — Прим. ред.). Да, у меня в хозяйстве на посевной зарабатывают и 50 тысяч, и 70 тысяч. Но я не могу платить круглый год такие деньги, я их не зарабатываю. У меня и у других руководителей хозяйств не может быть такой рентабельности при нынешних условиях. Государство делает все, чтобы я не имел рентабельности, чтобы я был бедным. Чтобы мы (фермерские хозяйства) прекратили свою деятельность.
— Что конкретно?
— Каждый год мы не знаем, что нас ждет весной, какая цена будет на удобрения, на стройматериалы. Вот возьмем нынешний год: на стройматериалы цена выросла на 100%, дизельное топливо подорожало, удобрения тоже. Я разве могу спланировать что-либо с таким ростом цен? Это же издевательство. И тут же, следом за этим, повышается цена на продовольствие. Мы вынуждены продавать дешево, иначе не будет реализации. До сих пор не разработаны модели безубыточной работы на сельских территориях. В 2010 году, когда я стал директором ООО «Галкинское», я продавал картошку по семь рублей за кило, но я тогда покупал запчасти, например ремень на комбайн — за 200 рублей, лемех — 90 рублей. Дизель — по 16 рублей, трактор — по 300 тысяч рублей. Теперь посмотрим прошлый год: дизель — 48 рублей, лемех на плуг — 800 рублей, ремень на комбайн — 1500 рублей (в семь раз повысилась цена!). Ну и на все остальное точно так же цены повысились, на электроэнергию например. Но я так же продавал картошку по 7–8 рублей в 20-м году.
— Почему вы цены не повышаете?
— Оптовики и переработчики дороже не покупают. Куда мне девать ее? Есть у нас такой экономист, который объяснит, каким образом мне, директору предприятия «Галкинское» с рентабельностью 35% в 10-м году, быть рентабельным в 20-м году с таким ростом цен?! Нет экономистов, одни экономки. Если вы сейчас посмотрите объявление о продажах сельхозпредприятий, то увидите, что за последние несколько месяцев 55 предприятий выставились на продажу в нашем регионе. Невозможно работать все время в убытке.
— Если вы, например, продаете по прежней стоимости, почему в магазинах мы видим совсем другое? Картошка скоро деликатесом станет.
— Во-первых, жадность предпринимателей. Я низовое звено, не могу быть жадным. Во-вторых, я так думаю, это все-таки зависит от политики государства... Если средняя зарплата будет 180 тысяч рублей, всем на все будет хватать, политикам будет трудно что-то пообещать перед выборами, придумать какие-то шаги, чтобы стало еще лучше. А тут ничего не надо придумывать, кроме одного: перед выборами выделить всем пособие по десять тысяч, детишек в школу собрать. Зачем предлагать что-то менять в экономике?
— Какая зарплата, по-вашему, достойная для аграриев: комбайнеров, механизаторов, агрономов и других?
— Минимальная — 50 тысяч. Моя мечта, чтобы крестьяне имели такие формы и модели хозяйствования, чтобы была зарплата 70, 80, 100 [тысяч рублей]. Чтобы семейная ферма, которая берет, например, сто голов, имела прибыль на семью 3,5–5 миллионов рублей в год. Будет такая прибыль — никто не уедет в город. Если вы увидите по телевизору их красивый дом, рядом современное производство — ферма, низенький заборчик, все красиво, обустроено, — половина горожан захочет так же. Работать многие готовы. Такая экономика построена в Европе, в Америке, такую экономику Китай построил, пока мы вату жевали. Это я лично видел, выезжая в Европу, видел такие дома и фермы в Польше, в Норвегии.
— Пенсия какая у сельского пенсионера? Вот у вас, например, в селе?
— У моей жены — 9800. Она всю жизнь проработала главным бухгалтером на сельхозпредприятии. Мне 68 лет, у меня 46 лет стажа, повышенная пенсия — 14 тысяч. У меня повышенный коэфициент. Когда у всех было 8–9 тысяч, мне, как руководителю, 11 тысяч насчитали. Это же колхозные пенсии, понимаете…
— Сейчас говорят о невероятном успехе в аграрном комплексе, востребованности экспорта продовольствия. Цифры это подтверждают. Мы становимся снова аграрной сверхдержавой. Возможно, пойдет так дальше, будут другие доходы у вас?
— Да, президент поставил сейчас задачу в 45 миллиардов — с этой цифрой выйти на экспорт. Но, если продать продукцию на 45 миллиардов, надо продать ровно половину того, что производим. У нас из-за экспорта вся цена на продукты повысилась внутри страны. А они разводят руками: не понимаем, будем ограничивать (цены). Ну, если вы продали лучшую пшеницу, то у нас не может быть качественного хлеба, у нас своей пшеницы не осталось! Если вы продали мясо, если вы продали все — то, что внутри осталось, будет дороже обязательно. Нет повода для радости. Какая мы аграрная сверхдержава, если мы продаем на 25–30 миллиардов долларов?! А знаете, сколько маленькие Нидерланды продают на экспорт? На 105 миллиардов. Штаты — на 150 миллиардов. Они производят в пять раз больше зерна, чем мы. В шесть раз больше производит Китай. В три раза больше производит Индия. Мы никакие не рекордсмены. Да, мы действительно продали много пшеницы в прошлом году. Но другие страны тоже могли продать, просто пшеница для них не очень рентабельна, продают кукурузу, сою. Фермеры с этих культур получают больше дохода. А мы продаем пшеницу, подсолнечник. При этом выкачивая материал из своих земель, обедняя свои пашни.
«Росту экспорта не стоит радоваться ни аграриям, ни потребителям. Для покупателей это горе, потому что из-за этого повысилась цена на продукты»
Ну и на зарплаты аграриев, как видите, это не влияет. Получаем зарплату гордостью за державу, так сказать, вместо денег… 75 тысяч сел и деревень имеют население от одного до двадцати человек. 14 тысяч — от одного до пяти. Эти села и деревни скоро прекратят свою жизнь. Это успех в сельском хозяйстве?! Нет у нас подъема, вы же сами в магазин заходите — цены выросли, каждый ощутил. Какой это подъем?! Наш экспорт — это зерно, растительное масло, мясо и рыба. Но почему у нас цены на ту же рыбу такие заоблачные? Мне плевать, какой рекорд будет по экспорту пшеницы, а то, что не станет 75 тысяч русских сел и деревень, — это трагедия. Это надо обсуждать. Что делается, чтобы этого не было? Ничего! Вместо этого создают агломерации.
— А чем плохо, когда вместо депрессивных, нежизнеспособных территорий, которые сами отмирают, создаются другие формы?
— Да, строят в них (агломерациях) квартиры — по 26 квадратных метров. Как на 26 метрах жить и рожать детей? Там даже сексом заняться негде. У нас ведь условия в стране позволяют жить и работать нормально, возводить собственные просторные дома, реально развивать сельское хозяйство. Есть просторы: земля, пашни.
— Если бы от вас зависело, что бы сделали?
— Поменял бы аграрно-промышленную политику, перевел сельское хозяйство от агрохолдингов на фамильное производство, крестьянско-фермерские хозяйства. Тогда будем иметь заселенные села с хорошим уровнем жизни. А самое главное, еда у нас будет лекарством, а не как в рекламе: поел русского мяса — прими мезим. На Россию надо три миллиона фермерских хозяйств. В крохотной Польше, для сравнения, их два миллиона.
— Чем агрохолдинги хуже? Горожанину-потребителю ведь нет разницы, кто произвел, главное — цена, качество.
— Агрохолдинг — отличное дело для одной семьи, которая им владеет. Взял миллион гектаров, построил десять ферм. Но, как вы думаете, справедливо, если всей землей в стране будут владеть, к примеру, двадцать семей? Приход любого агрохолдинга на территорию ставит крест на развитии любого вида предпринимательской деятельности в селе. Импортная техника, оборудование — деньги туда вкладываются колоссальные, просто все будут всё выкачивать из территории и везти на продажу. Еще один момент касается интересов потребителей, горожан. Агрохолдинг — огромное хозяйство на три тысячи голов, коровы даже не пасутся, не выходят на солнце, такое молоко в нормальных странах запрещено давать детям, там же сплошной антибиотик. У многих наших людей (еще до санкций на ввоз импортной продукции) был стереотип: импортное хуже, чем выращенное на наших полях. Но в тех же Нидерландах, например, применение ядохимикатов в сельском хозяйстве запрещено с 1976 года. Попробуй нашим агрохолдингам такое предложить, закричат: у нас же все погибнет!
— В фермерских хозяйствах не используют антибиотики?
— Не в таких масштабах. Но сейчас, скажем правду, никто не производит ни одного кило мяса без антибиотика. Ведь хозяйства покупают заводской комбикорм, а комбикорма без антибиотика сегодня не выпускают. Завод не работает на частника, завод работает на свинокомплекс, на большое производство, птицефабрику — это их основные покупатели. Ни одна большая ферма не возьмет комбикорм без антибиотиков.
— Урожай пшеницы в прошлом году должен был, по идее, повлиять на цену хлеба. Хлеб, по-вашему, дорогой сейчас?
— Да. И качество стало хуже. Даже при цене 10–12 рублей за килограмм зерна килограмм хлеба, по моему мнению, должен быть не дороже 20 рублей. И всем денег хватало бы: и окупалось бы, и прибыль была бы. Но все обложены налогами, тарифами, поборами.
— На урожай нынешний есть уже прогнозы?
— У нас в Камышловском районе с 26 апреля не было дождя. Посеяли 700 гектаров зерновых. Что нам ожидать?
Конечно, если случился форс-мажор, без помощи государства, субсидий — никак. А в остальном помощь, субсидии — все должно выравниваться рынком.
— Много сейчас, летом, рабочих мест на селе? Можно студенту подработать?
— Студент тоже разумный пошел — за такой труд захочет наверняка заработать в районе 50 тысяч. За 15 тысяч он сможет найти работу в городе — никуда ехать не надо. Мы перевернули престиж труда! Герой труда получает 24 тысячи и спокойно говорит об этом президенту. Причем самого Героя это, похоже, не волнует, он оправдывается, что мог бы и больше заработать... Мы ведь, крестьяне, как дети, обмануть нас легко. А потом сказать с трибуны Думы, что мы ленивые (премьер Мишустин в своем выступлении упрекнул некоторых россиян в лени и нежелании работать даже за зарплату. — Прим. ред.). Есть, может, и такие. Но практика всей моей жизни доказывает, что мы, русские, не лентяи, не пьяницы. Мы созидатели, можем работать и добиваться результатов. У людей должна быть конкретная цель сделать жизнь лучше: цветы сажать, фундаменты новых домов для своих детей закладывать, строиться, расширяться. И надо применить опыт других, зарубежных успешных моделей экономики в сельском хозяйстве — может, у нас даже лучше получится.