Известному волгоградскому археологу Владиславу Мамонтову 74 года назад было девять лет. Он вместе с вернувшимся после ранения с фронта отцом и мамой жил в восстановленном Доме Павлова. Несмотря на юный возраст, маленький Владик навсегда запомнил 9 мая, когда в дома сталинградцев и всей нашей огромной страны пришла долгожданная весть об окончании Великой Отечественной войны.
Вчера Волгоград праздновал годовщину победы военным парадом, многотысячным шествием Бессмертного полка, концертом Александра Буйнова и другими патриотическими мероприятиями. В далёком 1945 году всего этого не было. Детишки радовались лишней тарелке каши, а взрослые вместо цветов шли с тем, что росло в восстанавливаемом после Сталинградской битвы городе. Владислав Мамонтов поделился с корреспондентом V1.RU своими детскими воспоминаниями о победе.
«Обнимались, целовались, мурлыкали...»
Рано утром 9 мая к нам в комнату постучала соседка с криком: «Радость случилась!». Мы все зашевелились.
— Наши в Берлине подписали с немцами соглашение о победе!
Говорила она несвязно, не совсем было понятно, что произошло. Расспросить её не получилось — она побежала дальше будить соседей. Моментально проснулся весь дом.
Все выходили из своих комнат очень радостные: обнимались, целовались, мурлыкали сквозь сон боевые песни.
Мужчины, которые жили в доме, надели ордена и медали и бодро вышли на улицу. У одного из них, артиллериста, не было половины ноги. Он потерял её в боях на границе. Он постоянно ходил по дому, ругался и матерился, что где-то что-то не прибрано. Но к ребятне относился очень по-доброму. Хотя и называл нас пострелами и хулиганами. На этот раз он вышел, стуча своим протезом, вырубленным из пенька. Он был похож на пирата и шёл на костылях.
Артиллерист сел на лавочку и попытался закурить. Это выглядело очень здорово! Это был целый процесс! Он сидел с медалями на груди с одной стороны и нашивками, свидетельствующими о ранениях, с другой. Вытащил из кителя кисет, оттуда кусок кремня, отбитый осколок от напильника и трут. В рот он сунул мундштук и вставил в него папиросу. Он долго стучал, бормотал и тихо матерился. Наконец затлел фитиль, и он начал раздувать его, прикурил. На лице было блаженное удовольствие. Чуть позже вышел его товарищ, тоже с полосками на груди, пограничник.
— Сверлишь ногу? Праздник-то какой! Наконец-то дети будут жить!
Мимо проходила девушка. Они смотрели ей вслед: «Посмотри какая женщина! Ей бы хорошего мужика! Да где их взять?! Вот мы с тобой калеки, а здоровые воюют ещё. Никто не знает, когда вернутся. Говорят, в Японию потом воевать пойдут».
Пограничник вытащил шкалик с розовой жидкостью.
— Ну что, вздрогнем?
Маленький кусочек сальца и лук стали им закуской.
Они говорили о будущем. Как люди вернутся с фронта, сколько всего нужно восстанавливать. Потом стали интересоваться, а нашли ли Гитлера, Гиммлера, Геббельса.
— Вот хорошо бы им ж... надрать, — фронтовики предположили, что они успели удрать и надрать им ничего не выйдет.
Тут подошёл сержант с губной гармошкой и пропел весёлую, нам незнакомую песню:
— Если бы нам Гитлера поймать,
Мы б его сумели наказать:
Привязали ж… к пушке. Били х... по макушке
Стали его в землю загонять.
Все, кто был во дворе, запомнили песню и её запели хором. Пришли к выводу, что найдут фашистов и будут судить всем миром:
— К стенке поставить и хорошенечко размазать…
«В руках кисти клёна — цветов не было...»
На улицу вышли бабушки в праздничной одежде. Все уже почувствовали атмосферу праздника. Девушки надевали блузки и колечки. На ногах красовались парусиновые босоножки. На ночь их всегда натирали зубным порошком, чтобы они были белоснежными.
К площади 9 Января (ныне площадь им. В.И. Ленина. — Прим. ред.) подъезжали забитые людьми трамваи. Все шли в центр, потому что сказали, что будет митинг, оркестр, танцы, а вечером салют.
В руках сталинградцы несли кисти клёна — цветов не было во всем городе. Все шли с улыбками на лицах.
Мы, мальчишки, залезли на крышу Дома Павлова, чтобы хорошо рассмотреть всё происходящее. Тогда мы часто лежали на солнышке и грелись на тёплых листах жести. Струи народа, как ручейки, текли на площадь. Где-то пели песни под гармошку.
Один парень предложил сделать салют — мы разорвали газету на мелкие клочки и пустили их по воздуху. Ветерок понёс их с высоты четвёртого этажа, а мы дружно запели: «Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовёт Отчизна нас!». На душе был до конца не понятный подъём, чувство радости. Мы начали танцевать. В это время снизу нам всё испортила комендантша — она закричала, и мы побежали на площадь.
Тяжёлые машины, наверное, «студебекеры», начали завозить пушки. Примерно за месяц до этого в Сталинграде уже был салют. Но тут привезли тяжёлые гаубицы. С первым выстрелом в Доме Павлова повылетали все стёкла. Весь дом задрожал. Комендантша стала кричать и орать. Искала офицера, командовавшего канонадой. Уже позже, через несколько дней, военные привезли упаковки стёкол и комендантша осталась очень довольной. Но тогда пушки прекратили стрельбу и в воздух стали запускать только ракетницы.
Мы просили артиллеристов дать подёргать затворы пушек. Нас подпустили. Разрешили «пострелять». Но самое главное было впереди — подъехала полевая кухня! Обед тогда был чем-то невероятным! Сразу все зашевелились и встали в очередь. Солдат каждому в котелок плюхал кашу. Все смотрели голодными глазами, ощущая чудный запах. Мы сидели в стороне и наблюдали. Сержант позвал нас. Мы сложили ладошки, и он наложил нам в них каши. Он извинился, что не может дать больше — кормить ещё две батареи. Кто-то из солдат отломил хлеба, мы наелись.
Вечером над Сталинградом в нескольких местах прогремел салют. Грохот был неимоверный. Вспыхнули «розы» и «астры». Разбрасывались в сторону цветные огни. Все кричали, орали, пели песни. Это было восхитительно.
Взрослые, наверное, воспринимали, всё по-другому. Они немного выпили и говорили о будущем.
«Сдала» — «Принял»
9 мая прошло, и все стали жить своей жизнью. Дом Павлова — единственный дом, который был тогда отстроен. Народу было много, судьба каждого складывалась по-своему, но была известна всем. У кого-то убили близкого человека. Плакали, но поддерживали. Кто-то болел — дружно помогали. Общались все очень хорошо.
Спустя какое-то время приезжал Яков Павлов. Он был в мундире с белыми погонами. Саратовская киностудия пригласила его на съёмки хроники. Около четвёртого подъезда через трафарет написали, что наш дом отстроила Черкасова и передала Якову Павлову. Они оба расписались химическими карандашами: «Сдала» — «Принял».