«Меня собирали по кусочкам»: три истории выживших во взорванном в Волгограде автобусе

Пассажирский автобус 29-го маршрута был взорван возле остановки «Лесобаза» в Красноармейском районе Волгограда. Зашедшая в салон террористка-смертница Наида Асиялова привела в действие взрывное устройство — две тротиловые шашки и гранаты, обложенные гайками и шурупами. Семь человек погибли. Почти сорок — получили ранения. Это был первый из трех страшных терактов, обрушившихся на Волгоград в 2013 году. Ровно пять лет назад. Сегодня корреспонденты V1.ru встретились с теми, кто был тогда в автобусе. Как сложилась их судьба, читайте в нашем материале.

Лилия и Анатолий Шмиц, ехали платить по ипотеке

В автобусе ехала молодая семья Лилии и Анатолия Шмиц. Супруги с маленьким сыном отправились в Красноармейский район, чтобы оплатить ипотеку.

— Мы были тогда втроём. Я, муж и маленький тогда ещё сынок — год и десять месяцев ему было, — вспоминает Лилия. — Ехали в Красноармейский район, до остановки «Бульвар Энгельса». У нас ипотека была, и мы торопились вовремя по ней заплатить. Мы живём на остановке «107-я школа», перешли через дорогу и опоздали на маршрутку. Они редко ходили тогда. И тут на наше счастье летит этот 29-й автобус. Мы сели и поехали довольные. Муж в автобусе тогда стоял рядом со мной. Когда мы заходили в автобус, я огляделась, и мест свободных не было — только место кондуктора. И тут парнишка лет 14 уступил мне место, как раз напротив.

Когда прогремел взрыв, я ничего не слышала, не чувствовала ни себя, ни крик ребёнка, заснувшего у меня на руках за пять минут до взрыва. Всё было белым 5–7 секунд. Я вообще не понимала, что произошло. Было ощущение, что я на небе в густых облаках. А когда дымка рассеялась, стало жутко. Потолок в автобусе весь был в каких-то страшных кусках и крови. И чувствовался едкий, ужасный запах гари и паленого мяса.

Сынок был маленький тогда. Он как раз перед взрывом заснул. Когда я немного пришла в себя, обратила внимание на него, запричитала — он и стал плакать. Мы выпрыгнули из окна подальше от автобуса и побежали к обочине. Вы видели, на какой высоте окна расположены в автобусе? А тогда нам показалось, что мы просто шагнули через него. Сидя на обочине дороги, я стала рассматривать сына. На его шапке была кровь — и в тот момент я ощутила ледяной страх. Быстро стянула шапку — ран не было. Это чья-то чужая кровь на сына попала. В больнице только небольшой ожог нашли на ручке.

— После взрыва была скорая, полиция... Первую ночь в больнице было тяжело, нас увезли в разные места с мужем. Я осталась одна с ребёнком, было страшно. Родственников нет, мужа нет рядом — поговорить не с кем о случившемся. Тяжело. Всю ночь не спала, было ощущение, что сейчас что-то ещё произойдёт, еще что-то взорвётся. Страх жуткий. Когда утром приехали родные — сразу стало легче. Да и сын мне восстановиться помог. Он такой непоседа! Некогда было думать о произошедшем, только успевала следить за ним: чтобы не залез никуда, не напроказничал, не нашкодил. Вся больница на ушах стояла.

На автобусах я долго боялась ездить, да даже в маршрутке обычной. Ездили по необходимости на такси, просили подвезти друзей и родственников, через какое-то время купили свой автомобиль. Страшнее теперь там, где много людей собирается. Сразу в голове воспоминания об этом дне, думаешь, не дай господь, что-то плохое произойдёт.

В том автобусе было очень много студентов — у них как раз закончились занятия. Среди пассажиров был и 16-летний студент колледжа Дмитрий Юдин. Полученная в автобусе контузия разрушила все его планы на жизнь.

— Мы с другом тогда долго стояли на остановке — ни маршруток, ни автобусов не было. Мы ещё обрадовались очень: «Наконец хоть автобус пришел». Впихнулись в него довольные и поехали. Мест не было, стояли. Я передал деньги за проезд... Кстати, через ту девушку, которая потом оказалась террористкой. Она не была ни в каком хиджабе. Обычная девушка. В совершенно обычной зеленой шапке.

— Неожиданно всё произошло, было ощущение, что по голове ударили чем-то тяжёлым. Меня, как врачи потом сказали, контузило. Долго ещё ухо лечить пришлось, в основном осколки попали в руки, шрамов до сих пор много.

Мы с другом пытались тогда выйти через двери, но их заклинило. Кто-то крикнул, чтобы в окно выходили, и народ начал выпрыгивать в окна. Мы тоже прыгнули, отбежали к дороге. Растерялись очень. Наверное, от шока пошли пешком. Шли долго, потом на маршрутке какой-то поехали. Добрались до «Каустика». У друга, оказывается, лёгкое пробито было, а он этого даже не понял тогда... Шли молча, даже не обсуждали, что случилось. Уже в больнице пришло осознание. Друга увезли тогда сразу в Москву. А я тут остался, сидя в палате, в бинтах, позвонил маме. Говорю ей, мам, так и так, автобус взорвался, я в больнице. Мама мне не поверила, посмеялась, говорит, ты же шутишь... Но потом, видимо, кто-то сказал, что да, это правда. Бедная мама чуть в обморок не упала. Долго потом после выздоровления пришлось слушать напутствия — будь осторожен, сыночек.

— Самое страшное, что в моей жизни после теракта произошло — меня не взяли в армию. Я каждый год комиссию прохожу. Я здоров! Но была контузия, и теперь военный билет на руках. Приговор — не годен. А я очень хотел в армию, прям мечтал. Теперь работаю на заводе в Красноармейском районе. Об этом случае не вспоминаю, живу и радуюсь жизни. Жалости к себе и судьбе своей не испытываю. Это неправильно. Я мог бы и не выжить, почти рядом же с той смертницей стояли. Я обычный человек, с обычной судьбой. Мечтаю о семейном счастье, на заводе мастером стать хочу или выше кем-то. И жить очень хочу...

Кондуктор автобуса Вера Верещагина была в самом эпицентре взрыва. Как она вспоминает — ее пришлось буквально соскребать с сиденья. Сейчас она живёт Кировском районе — сидит дома с внуками, зимой — вяжет. Она вновь научилась ездить в автобусе и просто жить.

— Я проработала в ПАТП № 7 шесть с половиной лет до этого случая, — с немного грустной улыбкой говорит Вера. — С водителем Димой мы были настоящей командой. Именно он тогда меня спас. В момент взрыва меня будто током прошило, и всё — пришло оцепенение. Сидела с открытыми глазами, но ничего не видела, не замечала. Просто сидела. Вокруг паника, шум, люди в окна выпрыгивают... Это я со слов Димы знаю. Он ведь тогда контуженный остановил автобус и пошел через трупы ко мне. Дошел, говорит, до меня, а я никакая. Хотели вынести, да двери автобуса заклинило. Пришлось выламывать. Потом скорую остановили, которая мимо проезжала. Меня на руки взяли, а я буквально по частям рассыпаюсь. Несут меня к скорой, а у меня пятка отваливается. Кое-как подобрали, по кусочкам довезли меня. Потом самолётом в Москву отправили. Там я месяц в коме пролежала. Раны долго заживали, крови много потеряла. Вливали в меня её постоянно, даже искусственную какую-то.

— Очнулась в феврале 2014 года. Очнулась и поняла, что ничего не помню из того дня. Снилось мне всё это время, что без сознания была, что не автобус взорвался, а троллейбус. Рассказали потом, что ещё два теракта было — на вокзале и, действительно, в троллейбусе. Восстановление долго шло. Я же, посмотрите, вся порезанная, живого места нет. Но очень благодарна врачам, что ногу сохранили. Могу хоть ходить самостоятельно.

Я донором была больше 20 лет, и медики мне говорили, что это меня и спасло. Организм к перегрузкам и стрессу привык. После того как домой вернулась, было морально очень тяжело. Я не говорю о физической боли. Боль тела я преодолела, вынесла. Когда дома лежала, меня страшные мысли одолевали. Может, и хорошо бы, чтобы я всё помнила — выговорилась бы и легче стало. Но мой разум все воспоминая стёр, заблокировал. Неудивительно, конечно, смертница ведь через сиденье от меня села.

— Но морально мне — вечно кружащей где-то на работе или подработках — было очень сложно. Я лежала, весь год я провела лежа на кровати. Не было ни колясок, ни протезов, ни ходунков, ни обуви. Муж меня, бывало, на руках выносил на улицу — свежим воздухом подышать. Но даже посадить-то меня некуда было. Я не привыкла сдаваться, знаете ли. Приняла всё как данность, научилась справляться со своей болью. Сижу с внуками сейчас, в магазин хожу сама, порядок в доме поддерживаю, кашеварю. Живу. Недавно с мужем впервые в маршрутке ездили после теракта. Ох и страшно же мне было! Благодаря мужу справилась. Я вообще живу благодаря ему. Весь месяц, что я в коме провалялась, он рядом был, заботился обо мне. Он ведь и сейчас от меня ни на шаг не отходит.

— После теракта сыновья мои все пороги обивали, телефоны обрывали в поисках помощи. Смогли получить коляски, протезы, специальную обувь. На ногу я встать не могу, она только для опоры мне. Мясо, сколько смогли, с более-менее живой части ноги срезали и нарастили на кости, чтобы не совсем я калека была. Но подвижность сохранить не удалось. Всё у меня сейчас есть, спасибо. Одна проблема в доме — гнилые трубы в подвале. Вода стоит по колено, вонь по улице ужасная. Я же никуда далеко выехать не могу, приходится и зимой, и летом эти запахи вдыхать.

С водителем, с Димкой, до сих пор созваниваемся. Он долго ко мне приходить боялся. Страшно, говорит, было. А потом пришел к нам, под Новый год как раз. Я принарядилась, стол накрыла, на протезе к нему вышла сама, он чуть в обморок не упал. Каялся потом, что не приходил. Сказал в итоге: «Чего я боялся, ты не такая уж и страшная!» Жаль его, конечно, молодой ведь совсем парень был. Он на работу после случившегося выйти смог только в марте этого года. Почти через пять лет.

А мне, знаете, помогло сравнение, как-то в очереди за протезами сидела, и парень там был без ног, без руки. Я на него посмотрела, а он улыбается сидит. Заразительно так, что я посмотрела на него и на себя. Постыдилась, что у меня не так уж всё и плохо. С тех пор грустить не смею — в комнату по очереди заглядывают внуки — вон, — кивая на них, говорит Вера Сергеевна. — Вон мой смысл жизни. Трое есть внучат от старшего сына. Теперь от младшего подарочков жду. Будем жить, значит.