«В буденовке с красной звездой»: вооруженные бандиты ограбили поезд Урюпинск — Борисоглебск

Вооруженные налёты на пассажирские поезда, ставшие агитаторами священники, замаскировавшиеся под большевиков матёрые белогвардейцы и ночные убийцы — эти забытые криминальные страницы Царицына и Сталинграда открывает в нашем новом цикле историй известный волгоградский краевед Вячеслав Ященко. Далеко не все герои этого цикла фотографировались «на память», поэтому иллюстрации к каждому из рассказов специально нарисовала художница Юлия Шлыкова.

16 февраля 1925 года пассажирский поезд № 23 Урюпинск — Борисоглебск стоял на станции Алексиково дольше обычного. Пассажиры уже давно расселись по вагонам и завели неспешные разговоры. Печи в вагонах были натоплены, поэтому многие сняли верхнюю одежду. В пятом от паровоза вагоне находилась дюжина пассажиров: трое служащих, красноармеец в шинели, девица, две женщины с мешками и несколько крестьян. В 18:20 по местному времени поезд, наконец, отправился в путь и, миновав выходной семафор, стал набирать скорость.

У окна сидели два члена партии, командированных на станцию Поворино по служебным делам — Иван Будков и секретарь Хоперского окркомпома Василий Мастяев. Они разложили на столике газету, достали колбасу, хлеб и приготовились к трапезе. Вдруг дверь вагона распахнулась, и в вагон ввалились трое неизвестных с револьверами.

Налетчик в светлом брезентовом плаще закричал: «Не шевелиться! Руки вверх!». В тот же миг с противоположной стороны выступил еще один — помоложе — в серой шапке и поношенной тужурке. Выкрикнув: «Всем на пол, лицом вниз!» он выстрелил из обреза. Пуля пролетела сквозь дряблую мышцу ноги гражданки Моггуненковой и, задев слегка бедро одного из стоящих в другом конце вагона налетчиков, вонзилась в деревянную стену. Женщина закричала. Высокий бандит в черном френче выстрелил из револьвера в потолок и заорал: «Живо на пол, сказал! У кого оружие, лучше отдайте по-хорошему».

Ошарашенные пассажиры стали опускаться на заплеванный пол. Раненый грабитель, не замечая боли, подбежал к красноармейцу, командиру взвода 21-го кавалерийского полка Петру Осипову. «Оружие давай! Живо», — скомандовал бандит. Осипов попытался объяснить, что в командировку не взял револьвер. Но грабитель не поверил. Под шинелью бойца он обнаружил кобуру с наганом и бумажник с деньгами в нагрудном кармане. Второй бандит забрал у бойца чемодан, где лежали подушка и одеяло. Следом у раненой женщины отобрал 35 рублей. Третий налетчик конфисковал наганы у партийцев. У обоих сняли заодно и хромовые сапоги с калошами. Председатель Луковского потребительского общества Иван Кривякин попытался схитрить и спрятать бумажник. Но хитрость не удалась: получив удар рукояткой собственного револьвера по голове, он лишился 117 рублей своих и общественных денег.

Избит рукояткой нагана был и крестьянин Иван Белоусов, не желавший отдать деньги, которые он откладывал целый год на покупку коровы. Фонаря и карманных денег лишился кондуктор-раздатчик Петр Литяговский. Пока обыскивали кондуктора, с другой стороны вагона отворилась дверь, и в салон вошел проверявший билеты главный кондуктор Иосиф Савельев. Грабитель в черном френче тут же подбежал и ударил рукояткой нагана в лоб. Но единственное, что у него смогли взять — вагонный ключ и свисток. Одним из последних грабители обыскивали агронома 15-го участка Хоперского округа Митрофана Денисова. Он сразу же отдал бандитам четыре рубля и заявил, что больше у него нет. Налётчик в поношенной тужурке стал его обыскивать и нащупал в боковом кармане френча зашитую пачку советских купюр. Легко разорвать ткань не удалось и пальто с плеч Денисова целиком перекочевало в мешок налетчиков.

Всего налетчики отобрали у пассажиров три револьвера, 493 рубля и 45 копеек, две пары сапог, пальто, чемодан с одеялом и подушкой и массу мелких предметов быта вроде свистка кондуктора и служебного фонаря. Покидая вагон, преступники приказали пассажирам лежать на полу, не поднимая головы, вплоть до остановки в Поворино. Там разбитые стрессом и унижением пассажиры выбрались наружу и дали первые показания местным милиционерам.

Особое внимание следователи уделили служащим, у которых бандиты отобрали оружие. Всем был задан неприятный вопрос: почему не оказали вооруженного сопротивления? Ответили все одинаково: растерялись.

— Вооруженные командировочные не оказали никакого сопротивления, потому что были застигнуты врасплох, а отчасти из-за трусости, — сделал неутешительный вывод начальник ОДТОО ГПУ товарищ Иванов.

В поисках банды

В Поворино был командирован отряд сотрудников железнодорожного отдела Борисоглебского ГПУ. Была поднята на ноги милиция и «вооруженные коммунары». По ближайшим к железной дороге хуторам и притонам были проведены облавы и обыски. Дежурных по станциям обязали проверять документы у всех подозрительных граждан.

В грабеже поезда первое время подозревали шайку местного бандита по кличке «Иван», жившего в хуторе Дуплятка. Но вскоре выяснилось, что у всех членов этой криминальной группы в момент ограбления поезда было алиби. Впрочем, меры, предпринятые сотрудниками ГПУ, милиции и партийцев в первый день, оказались не напрасными.

Ранним утром 17 февраля на станцию Кардаил у села Пески зашли два неизвестных субъекта. Проинструктированный милицией дежурный по станции потребовал показать документы. Граждане остановились. Один из них крикнул: «Нет документов. Мы здешние». «Здешние...», — с сомнением произнес дежурный. «Ну ладно, тогда ступайте», — махнул он рукой и вернулся в натопленное помещение станции. Мужики продолжили свой путь. В трех верстах от Кардаила, недалеко от Мазурского моста у железнодорожной будки их окликнули милиционеры. Задержать подозрительных людей не удалось — они скрылись в густом утреннем тумане. Но через три часа в селе Мазурка был задержан житель Балашова Никита Иванов, которого выдали характерные следы валенок. На первом допросе он отрицал все предъявляемые ему обвинения. Мол, в Поворино отправился искать работу, а в Мазурку зашел, чтобы передохнуть. Но в его карманах нашли два неиспользованных железнодорожных билета на одно время, но на два разных поезда — № 3 и № 24. Откуда и зачем он взял эти билеты, Иванов пояснить не смог.

По следу налетчиков

24 февраля ограбленный в поезде агроном сразу же узнал в Иванове налётчика, содравшего с него френч с деньгами. На допросе Иванов сдал и своего земляка — несовершеннолетнего Иосифа Семенова. Какие методы убеждения применили к нему следователи — неизвестно, но уже через два дня Семенов признался в ограблении поезда — рассказал, что был завербован земляком Васькой «Хорьком» Харьковским и назвал клички еще двух соучастников преступления — Митька «Раскосый» и Федька «Фармазон». Сдали они и адрес ростовской квартиры наводчика банды — торговца Николая Аксенова. При обыске у того нашли 32 винтовочных патрона и украденный при налёте вагонный ключ.

Задержанный Аксенов тоже не молчал перед следователями. И уже утром сотрудники ГПУ остановили на Садовой улице Ростова идущего с корзиной гражданина Федора Водолазкина, он же Федька «Фармазон». Из корзины достали заботливо сложенный инструмент налётчиков — четыре нагана, обрез и красную маску.

«Оружие нес Аксенову, чтобы спрятать. Маска принадлежит Ваське «Хорьку». Во время ограбления поезда под Поворино у нас было шесть наганов и два отреза. Использовали три нагана. Остальные забрали у пассажиров», — заявил на первом допросе Водолазкин.

В тот же день был задержан и четвертый подозреваемый — двадцативосьмилетний Дмитрий Моногаров, он же Митька «Раскосый». А вот пятому члену банды, не снимавшему темно-зеленую грязную буденовку с красной звездой и белую рубашку под темной толстовкой, Ваське «Хорьку», удалось сбежать.

Шайка из поворинской лавки

Как выяснилось, местом рождения банды стала обычная торговая лавка на перроне станции Поворино. Ее у своего дяди арендовал Николай Аксенов. В лавку стал захаживать Дмитрий Моногаров, на первых порах представлявшийся торговцем шерстью. Вскоре визитёр попросил взять на квартиру свою жену Зинаиду Мищенко «на время командировок». За постой платил полтора рубля в сутки. Во время случайного застолья Аксенов пожаловался, что торговля идёт почти в убыток. Тогда Моногаров предложил Аксенову раздобыть капитал налётами и грабежом и признался, что он не торговец, а уголовник Митька «Раскосый» — названный так из-за бельма на глазу.

В подельники оба решили взять известного Моногарову по отсидке в Балашовском исправдоме местного уголовника Харьковского по кличке «Хорёк» и знакомого вора Федьку «Фармазона» — Водолазкина. Водолазкин, в свою очередь, встретил на базаре пьяного Никиту Иванова, у которого на днях умерла жена, и предложил вдовцу стать богатым «через бандитизм». Иванов согласился сам и привлек в банду несовершеннолетнего местного лоботряса Юську Семенова.

Первой жертвой выбрали землячку — гражданку Калашникову, державшую в Балашове постоялый двор. Грабеж прошел удачно и без последствий. Следующей жертвой стал «красный купец» Бекарев. В январе 1925 года решили ограбить тамбовского мясника, который скупал в Балашове и Поворино скот на забой. Мясник, по заверениям «Фармазона», часто возил с собой крупные суммы денег. Взяв с собой корзину с оружием, банда направилась в Тамбов, но мясника не застали.

Следом налётчики захотели ограбить поезд № 3 из Царицына. Но, подумав, отказались — поезд показался слишком опасен, так как в его вагонах часто катается вооруженная охрана. Выбрали более безопасный вариант — налет на местный безобидный поезд № 23 Урюпинск — Борисоглебск.

Ограбление прошло без проблем. Подсчитав добычу посреди поля, «Фармазон» дал по двадцать рублей вдовцу Иванову с юным Семеновым и велел топать пешком в Балашов, пообещав, что телеграфирует о новом «деле».

Семенов и Иванов пошли навстречу своему скорому аресту. А Аксенов, Моногаров, Водолазкин и Харьковский, отсидевшись пару дней в Поворино, уехали порознь в Ростов-на-Дону. Там они и решили пойти на новое дело — ограбить хозяина пекарни — зажиточного армянина. Арест предотвратил это преступление. Пекарь, возможно, так и не узнал никогда о грозившей ему в те дни опасности.

9 апреля сотрудники ГПУ решили этапировать Моногарова и Водолазкина в Борисоглебск. Ростовские коллеги взывали их к бдительности, просили обратить серьезное внимание на изоляцию и конвой «ввиду того, что названные бандиты пытались в Новочеркасске уже совершить побег». Предупреждение не помогло. 11 апреля на станции Грязи-Царицынские при пересадке на поезд № 104 Митька «Раскосый» и Федька «Фармазон» попытались бежать и были застрелены конвоем.

Через неделю в Новочеркасске арестовали вдову Моногарова — Зинаиду. Она сообщила следователям, что Харьковский скрывается на Донбассе в шахтерском поселке, у двадцатидвухлетней сестры Моногарова — Федосьи, и живет по документам, отобранным у ростовского комсомольца Федора Тумакова. Оперативники отправились на Донбасс, но Васьки «Хорька» уже и след простыл. По городам России были разосланы его фотографии и ориентировки на розыск.

И вот 8 августа во время облавы на базаре Саратова был задержан ростовский комсомолец Федор Тумаков. После первого же допроса выяснилось, что это и есть разыскиваемый Василий Харьковский. «Хорек» упорно отрицал свою причастность к ограблению поезда, заявлял, что его оговорил знакомый ему по местам заключения Моногаров. «Моногаров, отозвав меня в сторону, властно приказал, если попадешься в руки правосудия, то чтобы сказал, что с нами был Василий Харьковский. Я его спросил: зачем? Моногаров сказал, что в домзаке балашовском Харьковский якобы выдал его побег, а посему решил мстить ему», — писал потом в своей кассационной жалобе Иосиф Семенов.

К высшей мере наказания, расстрелу

18 июля 1925 года следователь Сталинградского губернского суда товарищ Шигаев предъявил всем оставшимся в живых членам банды обвинение в преступлениях, предусмотренных статьей 76 Уголовного кодекса РСФСР «Организация и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях <…> остановки поездов». Преступления эти предусматривали высшую меру наказания — расстрел. Сообщники бандитов — их жены Мария Аксенова, Зинаида Мищенко, а также содержатели притона Петр Юрков и Дарья Шатова — обвинялись в укрывательстве грабителей и недоносительстве.

После того, как 5 февраля 1926 года выездная сессия Сталинградского губернского суда огласила свой приговор, назначив наказание в самой его строгой форме, осужденные начали писать кассационные жалобы сначала в Верховный суд РСФСР, а затем в отдел частных амнистий Президиума ВЦИК. Почти все они начинались стандартно: «Приговор слишком суровый. Просим даровать нам жизнь. Мы сыны рабочих, отцы наши жили в нужде и нищете в сырых закопченных подвалах, обремененные большими семьями, прежде времени в молодые годы умерли, оставив нас в нищете и без надзору, возрастали мы, работая в слесарных мастерских, содержа на скудный заработок осиротелые семьи…».

Особой активностью в написании жалоб и исповедей отличался Николай Аксенов: «Томясь в местах заключения 11 месяцев, лишился рассудка. Как неврастеник, имею ранение. Следственный орган и суд не уяснили меня и мою прошлую жизнь. Я не из преступного мира, а [рос] в убогой лачуге рабочей семьи. С юных лет посвятил себя учению, но материальные обстоятельства не дали возможность продолжить намеченный путь <…> После пребывания в камере приговоренных к высшей мере наказания более двух месяцев и испытания самых тяжелых мучительных переживаний я еще раз, и может быть в последний раз, хочу заявить Президиуму ВЦИК, что осуждение меня к расстрелу является слишком суровой мерой наказания, так как активного участия в бандитских действиях ныне убитых при попытке к бегству Водолазкина и Моногарова я не принимал и даже не был их пособником».

Супруги бандитов Мищенко и Аксенова писали, что «не могли, как жены, на них донести, ибо все время находились под страхом расправы». А Иосиф Семенов постоянно делал акцент на то, что во время ограбления поезда он был несовершеннолетним. Следствию удалось установить истинный возраст Семенова. Он действительно во время преступления был еще подростком.

После рассмотрения кассационных жалоб 4 и 5 февраля 1926 года выездная сессия Сталинградского губернского суда в Урюпинске вынесла окончательный приговор. Жены бандитов Зинаида Мищенко и Мария Аксенова были по амнистии освобождены в зале суда. Никите Иванову дали 10 лет лишения свободы строго режима без конфискации имущества, и через три года он был амнистирован. Семенову срок наказания снизили с 10 лет до шести лет восьми месяцев, и также через три года он попал под амнистию. А Харьковского и Аксенова приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 25 апреля 1926 года.