Фронтовой инстаграм: «Ты — единственный ходячий. Сходишь в наступление?»

К 75-летию Победы сайт V1.RU запустил проект «Фронтовой инстаграм», показывая уцелевшие снимки Великой Отечественной войны и собирая истории наших героев. Знакомьтесь — Евгений Федорович Рогов. 95-летний участник Сталинградской битвы, который как сейчас помнит почти каждый день на фронте.

Фронтовые снимки со всей страны мы публикуем в инстаграме «Первый фронтовой» — подписывайтесь!

В августе 1942 года я закончил среднюю школу в слободе Михайловка Сталинградской области, а уже 18 августа меня призвали в Красную Армию. Со средним образованием меня отправили на учебу в Астраханское пехотное училище. Из Михайловки было 24 мальчишки под командованием двух выписавшихся из госпиталя командиров. Мы шли пешком на Даниловку, с Даниловки — на Камышин, через Волгу — в Николаевку, а оттуда на Кайсацкое. Все помню как сейчас.

Переправу через Волгу уже бомбили, но нам повезло. Бомба попала только в одну из четырех барж. А мы выплыли и благополучно переправились. Добрались до Астраханской области 17 сентября. Попали в их кремль, а там говорят: «Пехотное училище переформировали в 248-ю стрелковую дивизию». Все курсанты стали красноармейцами и младшими командирами, а все преподаватели — старшими командирами. Немцы тогда стояли в 80–100 километрах от Астрахани. Ваша задача — не подпустить их к Волге.

Я, молоденький красноармеец-автоматчик, попал в 159-ю отдельную стрелковую бригаду. Когда закончился период оборонительной операции в Сталинградской битве, участвовал и в наступлении. Двигались в сторону теперешней Элисты, а 24 декабря 1942 года я прямо с передовой — не один, нас было человек 150 — ушел в тыл. Посадили нас в теплушки и везут. Куда? В Уральск, на курсы младших лейтенантов Сталинградского фронта. Там сказали, что по-хорошему в пехотном училище учатся два года, в военное время — 6 месяцев. «Вы все со средним образованием и с уже боевым опытом, поэтому уложитесь за три месяца. Но заниматься будете по 12 часов в день». Фронт в это время уже ушел за Ростов, и нас привезли аж на реку Миусс.

«Умрешь, осколок сам и выпадет»

После училища я стал командиром взвода, в котором были почти одни казахи. Я их язык не понимал. Благо был сослуживец-татарин. Он-то и стал нашим «переводчиком». Мы держались рядом со штрафной ротой, а после начала Орловско-Курской битвы нас перебросили аж под Матвеев курган — это почти граница с Украиной. Приказ: с южного фронта на усиление немецких войск не должны перебросить ни одного солдата, ни одной пушки, ни одного танка, ни одного самолета. Наступать — успешно, не успешно — не важно. Важно держать немцев, как говорят, за горло.

В первом же наступлении меня ранило: сильно — не сильно, но после этого я два с лишним месяца был в ростовском госпитале. Когда пришел в тыл нашего штаба, за меня сразу же уцепились: «Ты — единственный ходячий из всего батальона. Из девяти командиров взводов. Давай мы соберем тех, кто еще может воевать, и завтра вы еще раз сходите в наступление?» Я понял, что нас снова всех выбьют. Дали мне десятка полтора солдат, с которыми мы зашли между второй и третьей немецкими траншеями. Это как раз тылы. Подняли шум, стрельбу — может, кого и действительно ранили. Но главное, что перепугали. Они из первой траншеи развернулись и как даванули нас — мы опять вниз скатились в балку.

От разорвавшейся немецкой ручной гранаты мне прямо в шею прилетел осколок. Он и сейчас со мной. В медсанбате мне сказали: «Милый мой, тут идет яремная вена, которая снабжает всю голову кровью. Если мы начнем вытаскивать этот осколок и зацепимся за нее, то спасение одно — натянуть петлю и подтянуть тебя к потолку». Вот и всё. Как же быть? Да очень просто: умрешь, он тогда сам и выпадет. Вот я сижу и жду теперь: когда я займусь этой операцией.

Когда мы наступали на Гуляй-поле, меня ранило в третий раз — теперь из немецкого танка пуля из очереди попала мне над лопаткой. На этот раз попал в очень удобный для меня госпиталь — все его работники были моими земляками. (Смеется.)

После выписки я попросил отправил меня опять в мою 387-ю. Штабник меня даже отругал: «Где ты ходишь? Тебя уже два месяца тут ждет орден Боевого Красного Знамени. Да в госпитале, говорю, был». Это было в Крыму — между Армянском и Джанкоем. Я участвовал в освобождении территории Крыма — в районе Евпатории и Качи. У меня уже был взвод автоматчиков. Часть из них — бывшие матросы, которые еще до войны служили в Севастополе. Они и говорят: «Мы тут в каждом заборе любую дырку знаем. Держись за нас, лейтенант, не пропадешь».

На надувной лодке мы всем взводом переправились прямо на графскую пристань — самое модное место в Севастополе. И вдоль по берегу добрались до Стрелецкой бухты. На рассвете слышу топот, матросы наши бегают. Я командую: «Всем огонь». И вдруг замечаю подводную лодку — значит, мы ее спугнули.

Помню, как нас всех построили. Командир идет и говорит своему адъютанту: «Этого фамилию запиши». Подходит ко мне и говорит: «О, у него уже есть орден Красного Знамени. Пошли дальше». А командир полка говорит: «Нет, ты у нас передовой». И наградил меня медалью «За отвагу».

«В ночь на 9 мая всё вокруг гремело»

Вскоре нас разогнали, и мне пришлось двигаться от Евпатории к Перекопу. Говорят: «Держать и не допускать, чтобы немцы высаживали десант. Особенно внимательно смотреть ночью». Ну, мы с неделю сидели — тишина. А после узнаем, что в это время на Качу прилетели Сталин, Черчилль и Рузвельт. Как только прошла Ялтинская конференция, нас сняли, посадили в поезда — и в Бухарест. Мне в это время пришлось быть начальником заставы на перекрестке по направлению на порт Констанца.

В ночь с 8 на 9 мая в казармах я услышал стрельбу ракетами, трассирующими пулями. Звоню: «В чем дело?» Немцы сдались, подписан акт о безоговорочной капитуляции. Война окончена! Вот так я встретил День Победы.

После этого еще полгода оставался в Румынии и почти полтора года — в Болгарии. Когда вернули нашу часть назад, я стал проситься домой: «Я плохо вижу, пожалуйста, демобилизуйте». И 19 мая 1948 я получил приказ об увольнении. Приехал к себе в Михайловку, а потом поступил в Урюпинске в сельскохозяйственный институт. Мне было так неудобно: там девчонки и мальчишки, а я уже лейтенант. Как я могу учиться плохо? Пришлось получать одни пятерки. (Смеется.) Тогда я женился, и вот, пожалуйста, — сейчас у меня две дочки стоят за дверью. Совсем маленькие: 57 и 62 года.