Три семьи, три любящих пары молодых родителей в Волгограде в одночасье потеряли всякий смысл жить, похоронив детей. У всех малышей были разные диагнозы, все они жили в разных районах города, но волею судьбы оказались в больнице № 21. Сегодня волгоградцы винят в смерти детей врача-реаниматолога, который, по их мнению, не оказал малышам должного внимания.

Оксана Бецкова: «Я как мать узнала о манипуляциях с моим ребенком только в морге»

У Оксаны в январе 2020 года заболел сын Максим. На тот момент мальчику был всего год и восемь месяцев. Малыша экстренно доставили в инфекционную больницу № 21 с предварительным диагнозом «воспаление желудка» — гастроэнтероколитом.

— 18 января 2020 года он поступил в отделение 21-й инфекционной больницы. Уже 19 января с рвотой его перевели в реанимацию. Врачи оценили состояние сына как тяжелое, — вспоминает сегодня волгоградка. — Мы просились туда, но нас не пускали, хотя мы имели на это право. Через какое-то время врач-реаниматолог нам сказал, что сыну необходима операция на почке, ему нужно было установить катетер. Но операция была невозможна в пределах больницы № 21, его нужно было перевозить в другую. Нам сказали, что это палка о двух концах и сын может не пережить дорогу. Мы поступили в больницу с неподтвержденным диагнозом «гастроэнтероколит», при этом у сына было еще и генетическое заболевание лейциноз. Кипу документов у нас принимал лично врач Иван Качура. Сыну становилось хуже, но мы надеялись, что ему поменяют лечение, с учетом тех назначений, что нам были сделаны другим врачом. У Максима было специфическое питание, свой рацион.

По словам Оксаны, годовалому Максиму нельзя было употреблять белковую пищу. Для ребенка белок фактически был ядом. При этом по телефону волгоградке говорили лишь о том, что ее сын находится в тяжелом состоянии.

— Мы были уверены, что нашему сыну нельзя проводить операцию, но 23 января Максиму поставили почечный катетер. Хотя изначально врачи заявили нам, что сделать это в условиях больницы № 21 невозможно, — недоумевает Оксана. — При этом меня как мать Максима не то, что не спросили, меня даже в известность не поставили об этом. Я узнала о том, что над моим сыном проводились какие-то манипуляции, только в морге. В заключении о смерти нам написали, что причиной стал лейциноз. Гастроэнтероколит в итоге не подтвердился. Получается, что при соблюдении назначений по генетическому заболеванию мой сын мог бы жить!

Ольга Майсумова: «За 20 часов у сына никто не заметил отека головного мозга»

Сыну Ольги был всего год и десять месяцев. Мальчик рос улыбчивым и игривым ребенком. Однако в конце 2019 года малыш заболел, появились симптомы простуды.

— Мы поступили в больницу № 21 с диагнозом «односторонняя сегментарная пневмония». Течение не было тяжелым, просто сопли потекли, — рассказывает мама Максима Ольга. — Одышки у него не было, кашель появился, а так как мы живем в селе, нас отправили в больницу Волгограда. Мы приехали с рентгеновскими снимками готовыми, аллергопробы у нас, конечно, никто не брал. На восьмой день у нас уже не было никаких симптомов заболевания, но нам сказали, что положено лежать 14 дней, и не отпустили. На протяжении двух недель сыну кололи антибиотики. На десятый день нам сделали рентген повторный, затем мы три дня ждали результатов, когда они пришли, нас стали готовить к выписке. В день выписки мы сидели в коридоре и ждали свои документы. Неожиданно Максим перестал дышать. Врачи тут же забрали сына, позвали реаниматолога Качуру. Сына подключили к ИВЛ. Я сразу не смогла отправиться за ним, потому что мне самой стало плохо.

Через несколько мгновений женщина все же пришла в себя и направилась за реаниматологом. Ольга, с ее слов, попыталась узнать, что с сыном, но врач ответил отказом.

— Я могу даже процитировать его. Он сказал: «Я хрен его знает, что с вашим сыном». У сына были в норме все показатели, но он не дышал. Я подумала, что у него началась интоксикация, высказала эту мысль, но мне ничего не ответили. Вечером уже меня выгнали из больницы, сказав, что нас выписали и находиться там я не имею права. Мы с отцом Максима поехали домой. Около восьми часов вечера я позвонила в больницу, где мне сказали, что сыну стало лучше, его сняли с ИВЛ. Качура заверил, что Максим дышит самостоятельно и у него даже нет тахикардии. Я обрадовалась, выдохнула немного и решила больше врачам не мешать до утра. Утром мне позвонили из реанимации и сказали, что у них плохие новости... Я подумала, что, может быть, сына снова подключили к ИВЛ. Мыслей о чем-то страшном не было. Но оказалось, что Максима не стало.

Ольга с супругом сразу после дурной вести отправились в больницу. По словам женщины, уже в морге ей сказали о том, что ребенок умер, не приходя в сознание. Максим и не начинал дышать самостоятельно.

— Врачи просто развели руками. Главврач ответил, что не понимает, в чем дело, отчего умер мой сын. В морге мне сказали, что Максим умер, не приходя в сознание, хотя Качура уверял, что он весь день был в сознании. Позже в справке о смерти нам написали, что сын скончался от отека головного мозга. Он шел у него на протяжении 20 часов. Неужели реаниматолог не заметил, что сын не дышал сам? Что у него идет отек?! Я не понимаю. Все 20 часов, что сын находился в реанимации, никто ничего не заметил?

Максима Майсумова не стало в конце декабря 2019 года. По словам Ольги, после смерти сына она долго не могла смириться со случившемся. Спустя три месяца женщина снова поехала в морг и в больницу, пытаясь выяснить причину смерти своего ребенка.

— Спустя время врач Качура нам с мужем сказал, что с аппарата сына моего не снимали. Хотя на следующий день после его смерти он моему мужу объяснял, что Максима сняли с ИВЛ из-за того, что сын начал дышать самостоятельно. Потом все эти слова куда-то испарились, врач просто отказался от своих слов.

Кристина Черкашина: «У нее кровоточил каждый орган»

В семье Сергея и Кристины Черкашиных произошла аналогичная трагедия. В апреле 2018 года скончалась их долгожданная и любимая дочь Виктория.

— Мы с нашей дочкой Викторией поступили в больницу № 21 в марте 2018-го, принимал нас врач Иван Качура. Поведение его было, мягко сказать, агрессивным. Мы приехали с готовым рентгеном, задавали вопросы по существу, то есть по предварительному диагнозу «пневмония», — рассказывает Сергей Черкашин. — Он на нас посмотрел и заявил: «Вы не пульмонологи и вряд ли можете в этом что-то понимать. Ваша дочка розовая и дышит. Что вы еще хотите?» Вику положили в палату с болеющими детьми, даже не поставив ей диагноз. На протяжении всего лечения дочке кололи сильные антибиотики. Выписали ее 30 марта, несмотря на сохранявшуюся одышку.

Поскольку у маленькой Вики было больное сердце, Кристина вместе с дочерью поехала на плановую госпитализацию в кардиоцентр. При этом состояние Вики начинало ухудшаться.

— Кардиологи, осмотрев Викторию, пришли к выводу, что сердце работает, как нужно, срочного вмешательства не требовалось. Одновременно врачи кардиоцентра обратили внимание на недолеченные легкие и направили нас снова в больницу № 21. На направлении стояла пометка «срочная реанимация». Однако Качура встретил нас с теми же словами: «Ваша девочка розовая, дышит». Он положил Вику в общее отделение. На следующий день состояние нашей дочки резко ухудшилось, она тяжело дышала, но из-за того, что в отделении не было кислорода, ее к нему не подключали, — вспоминает Сергей. — Ей делали ингаляции, несмотря на то, что она задыхалась. Во время очередного такого приступа врачи сказали: «Открывайте окно, чтобы свежий воздух поступал». Они просто открыли окно в палате с больным пневмонией ребенком...

Вике, со слов Кристины, с каждой минутой становилось хуже. Когда девочка начала задыхаться, врачи, вспоминает мать, сказали ей срочно бежать в реанимацию. Самостоятельно хватать трехмесячную задыхающуюся дочь и бежать.

— В тот момент нам сказали, что Вика в тяжелом состоянии и ей экстренно потребовалась реанимация. Всё это произошло 5 апреля — на следующий день после повторной госпитализации. То есть Иван Качура, грубо говоря, вчера заявил, что «девочка розовая и дышит», что в реанимацию он ее не пустит и кислород ей не нужен, а сегодня она в реанимации в тяжелом состоянии. Дня три врачи говорили нам одно: «Ваша дочка в тяжелом, но стабильном состоянии». Потом начались резкие ухудшения.

Через несколько дней супругам сообщили, что их дочери сделали переливание крови.

— Иван Качура без нашего ведома сделал Вике переливание крови. Уже после переливания он подсунул мне бумаги о том, что я не против этой процедуры. 15 апреля он нам сказал, что Вике стало лучше и она идет на поправку, — вспоминает Кристина. — Но когда на следующий день дежурил другой врач, он все эти слова опроверг, сказав, что Виктория в критическом состоянии. Дочка была совсем маленькой, мы не успели ее даже покрестить. 16 апреля нам разрешили сделать это в больнице. Сама заведующая сказала, что так будет лучше. На следующий день началось еще большее ухудшение. Вечером мы приехали снова в больницу, боясь за здоровье дочери. Нам долго не открывали, а когда открыли, сказали, что у Вики произошла остановка сердца, но что его смогли заново завести. Качура при этом сказал, что ему некогда с нами разговаривать и ему нужно работать и спасать нашу дочь. Мы верили. Ждали, стоя у окна реанимации, но все это время Вика лежала одна, к ней не подходил ни один врач. Еще через полчаса нам сказали, что Вика умерла. В морге нам сказали, что у дочки был инсульт и кровоизлияние в мозг, у нее внутри кровоточил каждый орган. И была непролеченная двусторонняя гнойная пневмония.

«Если не дали кислород, значит, не было показаний»

Волгоградцы на протяжении нескольких лет пытаются добиться наказания для врача, который, по их мнению, причастен к смерти их детей. В комитете здравоохранения администрации Волгоградской области ответили, что проверки по факту смерти детей проводились, но оснований для отстранения врача не нашли. Более того, в облздраве опровергают сказанное волгоградцами.

— Статистика — это грубое слово, за ним не видно ни человека, ни проблемы, но мы проанализировали количество летальных исходов на каждого из двух докторов в нашем стационаре, и процентное соотношение получилось 50/50, — рассказала журналистам V1.RU заместитель главного врача по медицинской части Ирина Текучева. — В целом по стационару летальность за три года идет на уровне 0,2. За этими показателями стоит 9–10 человек, но по факту превышения летальности тем не менее не отмечается.

Ирина Текучева заявляет — в областной инфекционной больнице все врачи находятся на местах. Такого, чтобы доктор отсутствовал на посту, быть не может.

— По поводу якобы ненахождения врачей на рабочем, я могу абсолютно точно сказать, что никто в этом замечен не был. Единственное, где врачи могут быть, — это в отделении. И это не голословные утверждения, — настаивает заместитель главного врача по медицинской части. — Я строго контролирую каждого, но не потому что я им не доверяю, а потому что мы обязаны мониторить состояние каждого поступившего к нам ребенка. Врачи действительно могут убежать в приемное отделение в самых критических ситуациях. Когда Максиму Майсумову стало плохо, к нему тут же прибежал Иван Качура. Он сам детей таскает и в реанимацию, и в палату, хотя он не очень плотный, худой высокий мужчина. Но за детей он стоит. Иван Качура — это не только реаниматолог, он еще и неонатолог, он виртуозно интубирует даже самых маленьких пациентов.

В региональном комитете здравоохранения не нашли в действиях Ивана Качуры каких-либо противоречий. По мнению медиков, погибшим детям оказывалась квалифицированная помощь в полном объеме.

— Что касается конкретно этих случаев, все они не связаны между собой, но все трое скончавшихся детей были с тяжелыми патологиями. В случае Оксаны Бецковой и ее сына Максима болезнь ребенка имела необратимый характер, патология не совместима с жизнью. Максим стал паллиативным ребенком, и ему могли оказать только поддерживающую терапию. По Максиму Майсумову аналогичная ситуация. Ребенок был очень сложным. Опять же — всех троих детей смотрели не только врачи-реаниматологи, но и гематолог, нефролог, хирурги, врачи медицины катастроф. Вопросы по таким детям, с тяжелыми патологиями, не решаются единолично и обсуждаются консилиумом. У Виктории Черкашиной была возможность поправиться. Патология была поддающаяся лечению, но здесь вмешалась инфекция, которая послужила толчком необратимых изменений в организме. То, что Максиму Бецкову провели операцию по постановке катетера, а Вике было сделано переливание крови без согласования с родителями — это решение принято внештатными специалистами, консилиумом. Когда ребенок поступает к нам, обязанности по решению жизненно важных вопросов ложатся на плечи главного врача. Вика прежде, чем попасть к Ивану Михайловичу Качуре, осматривалась другими специалистами и проходила лечение у других врачей. Если ребенка не подключили к кислороду, значит, на то не было показаний. Очень часто малыши с патологиями подхватывают различные инфекции из-за основного заболевания и ослабленного организма. Новая инфекция влияет и на основное заболевание, стимулируя осложнения. Я понимаю всех своих пациентов, понимаю матерей. Как мать. Как врач могу сказать, что в отношении Качуры у меня нет никаких претензий.