Почему при встрече с врачами волгоградцы не стесняются приветствия «Здравствуйте, врач-убийца»? Чем грозит прессинг на медиков? Почему летчики, которые нарушили инструкцию, стали Героями России, а врачей за это жестоко наказывают? И по каким причинам волгоградцы все чаще примеряют на себя «синдром жертвы»? Об этом и многом другом корреспондентам V1.RU рассказал практикующий врач- психиатр, нарколог Олег Горбунов.
Видеть потенциальных убийц в докторах, по мнению Олега Горбунова, волгоградцы начали из-за активного внедрения «мнимой правды»: врач всемогущ, а человек — бессмертен.
— В общество внедряется ошибка мышления под названием «мнимая правда». В результате у людей появляется устойчивое мнение о том, что врач всемогущ и он полностью в ответе за здоровье пациента. Он должен быть кем-то сродни Богу. Притом, у Бога есть право на ошибку, а у врача — нет, — говорит Олег Горбунов. — По факту же при диагностике, например, 60% верификация диагноза (перепроверка онкологического диагноза. — Прим. ред.) является хорошим результатом, а 80% и вовсе отличным. Но пациентам внушают, что норма — это 100%. Они же не искушены в реалиях и забывают, что человек может болеть и даже умирать.
Масла в разгорающееся пламя подливает и своеобразный подсчет врачебных ошибок.
— Есть еще одна популярная ошибка мышления. Она называется «мнимый базовый процент». В чем ее суть? Если часто о чем-то говорить, то создается впечатление, что этого много. А ведь на самом деле этого может быть и не много, просто раньше это не было мейнстримом, — рассуждает волгоградский врач. — Возьмем, например, статистику врачебных ошибок. Она ведь во всем мире практически не ведется — в Международной классификации болезней категория смерти из-за врачебных ошибок отсутствует вообще.
Зато есть косвенные сведения. В США, скажем, это количество выигранных исков по делам о врачебных ошибках. Ежегодно их примерно 150 тысяч. Косвенные подсчеты показывают, что их количество даже в «западных» странах, безусловно, немалое. Например, в Канаде около 30% случаев, В Германии, которую мы считаем лучшим местом для диагностики и лечения, около 23%. И абсолютное большинство из них не рассматриваются в рамках уголовного права. В суд подают на страховую компанию, которая застраховала медицинское учреждение.
Образ врачей, которые то и дело рождают сюжеты для новых триллеров, сегодня активно рисуют лишь в России. Об убийцах в белых халатах, рассказывает Олег Горбунов, пациенты не услышат ни в американской, ни в немецкой клиниках.
— В других странах о врачах-убийцах речи не идет. Там давно выработан рациональный принцип: все, что непредотвратимо по объективным причинам, то ненаказуемо в принципе. В России же в последние годы эти искажения насаждаются в крайне эмоциональной форме. В результате люди заходят ко мне на медосмотр и, кто в шутку, а кто и нет, говорят: «О, вот он — врач убийца». Участники пропагандистской компании добились своего, и страх перед врачами начинает все больше поселяться в общественном сознании, — убежден Олег Горбунов. — В причинах медицинских ошибок разбирается Следственный комитет, а не профессиональное сообщество. Но это ведь совсем не его задача. В тех странах, где действительно хотят улучшить качество медпомощи, уже давно выяснили, что врачебные ошибки чаще всего возникают из-за организации медицинской помощи. Организации! Потом уже идет квалификация персонала, а следом личные ошибки. Перед ампутацией не на той ноге нарисовали крестик...
Приговор медикам, которые не смогли помочь своему пациенту, его родные выносят почти моментально — со своими собственными диагнозами горожане идут в правоохранительные органы и звонят на горячие линии. Сделал не тот укол, просмотрел смертельный вирус или изменил диагноз ради требуемой статистики — выдуманных и неподтвержденных версий может быть очень много.
— Обычный рабочий день врача — это когда у тебя много случаев с позитивной динамикой и выздоровлением. Сегодня меня вызвали в хирургию, и мы вместе с врачом кратко обсудили последние случаи. Да ведь этому доктору уже сейчас можно давать звезду Героя. Но кто об этом знает? Об этом знаю я, знают его коллеги, которые не меньшие герои и постоянно спасают жизни, знает главный врач. Но этот же хирург мне сказал, что хочет уходить из специальности. Хочет стать врачом УЗИ. Ведь если он когда-то как хирург не предотвратит непредотвратимое или вдруг действительно ошибется, то запросто сядет. В Следкоме созданы специальные региональные отделы, «работающие» по медикам. И получается парадоксальная российская ситуация, — объясняет Олег Горбунов.
В последнее время качество медицинской помощи медленно, но все-таки улучшается. И при этом на медицинское сообщество начинает оказываться беспрецедентный прессинг. Ошибка, которая требует исправления и работы над ней, у нас тут же становится чем-то невероятным, чудовищным и требующим ограничения свободы медика. Конечно, это привлекает внимание людей, журналистов. А чем больше драматичных историй из мира медицины будут слышать люди, тем меньше доверия заслужат их лечащие врачи. Тем чаще эти люди будут стучаться в Следком или в СМИ. И тем меньше врачи будут хотеть оставаться в специальности. Как следствие — непременно снизится качество медицинской помощи. Есть феномены, которые созданы благодаря тому, что на них сформированы общественные запросы. Приведу классический пример, который многим может и не понравиться. Терроризм. Возьмем статистику преступности и посмотрим, сколько среди всех преступлений было терактов. Обнаружится, что их количество на ничтожном уровне. Но ведь каково общественное значение терроризма! У нас происходит огромное количество смертей на дорогах, но при этом колоссальные деньги вкладывают именно в борьбу с терроризмом.
После лобового столкновения с системой многие горожане примеряют на себя так называемый «синдром жертвы». Олег Горбунов убежден, что во многих случаях эта общественная маска выручает сутяжников, получающих порции адреналина от состояния войны.
— Такого понятия как «синдром жертвы» в клинической медицине пока не существует. Оно взято с сайта частного психолога, — развенчивает миф волгоградец. — Но многие ситуации, действительно, напрашиваются под это определение. Я изучил несколько волгоградских примеров, но нашел в них мало общего. Возьмем историю, в которой мужчина сражается за правду из-за смерти жены, потерявшей ребенка. (уже несколько лет волгоградец Арам Мачкалян пытается добиться наказания для врачей. — Прим. ред.). Я не вижу тут никакого «синдрома жертвы». Я вижу лишь действия человека, который с удивлением обнаружил, что вокруг него существует большое количество ошибок. Для него поиск правды стал еще более эмоционально значимым, и он фактически взялся проверять систему оказания медицинской помощи на прочность.
Собирая истории о докторах, бросивших тень на сотни своих коллег, волгоградцы все чаще будут скрываться за удобным синдромом.
— Классические сутяжники досаждают представителям разных структур — поверьте, что жалуются они не только на врачей, — говорит врач-психотерапевт высшей категории. — Многие люди действительно могут находить себя в этом. Им это доставляет моральное удовлетворение, потому что жизнь становится эмоционально насыщенной. Судите сами: перед глазами человека появляется образ злодеев, которых нужно побеждать. Если ничего не изменится, склонные к сутяжничеству люди будут находить себя в борьбе с медиками всё больше и больше.
Завершая эту тему на запятой, замечу, что человечество не придумало алгоритмы, строго приводящие к желаемому результату. Исполнение того, что называется инструкциями и стандартами, может дать такое, что не придумаешь и в страшном сне. Представьте, что бы было, если бы летчики Airbus, сажавшие лайнер в кукурузу, выпустили бы шасси. Самолет бы непременно развалился. Но летчики действовали не по инструкции и стали Героями России. Ни у кого даже мысли нет наказывать, а тем более судить этих специалистов. Хотя травмировались десятки пассажиров. Кстати, если бы свои инструкции-стандарты нарушили медики, то проблем у коллег было бы не перечесть. Сложности, непредсказуемости, нелинейности есть везде. И везде при желании можно уменьшить их последствия. Этим должны заниматься эксперты профессиональных сообществ. И сами профессиональные сообщества. Конечно, под общественным контролем, но разумным и рациональным. Исключительных специальностей быть не должно, поэтому я надеюсь, что медицинское сообщество сумеет ответить лавине обвинений и пропаганды. И не на уровне «а давайте дружно спасем этого доктора, на которого возвели напраслину, а теперь этого и этого». Нужен серьезный системный уровень. Нужны публично говорящие врачи. Ведь один Рошаль всё за всех не расскажет.